Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

Мой путь сквозь заболоченную чащу был недолог, но приятен. Не буду расписывать восторг, который я чувствовал, наконец получив возможность размять ноги. Эти струи дождя, текущие за шиворот… В первые же минуты я несильно вывихнул ногу, размотал и выбросил прочь набухшую от влаги повязку на руке. Получил по лбу шишкой. Последнее событие привело меня чуть не в эйфорию. Я ни на минуту не упускал из виду, что этот мир был нарисованным, что он мог взять и закончиться глухой стеной со знакомыми обоями, но всё, что он пока делал — раз за разом доказывал мне свою настоящность.

Оглядываясь, я видел хижину, сложенную из обструганных досок. С одного её торца лился слабый свет. Бока облезлые, а вокруг — восхитительно пахнущий лес, самая сердцевина гриба. Было слышно, как страж бродил от одной стены к другой, как качал головой, роняя лилипутов на землю.

Я много раз представлял, каким он будет — момент освобождения. Как натягиваю грязненькие джинсы, выхожу в подъезд, как ни в чём не бывало здороваюсь с соседом. Стараюсь не подать виду что я — Робинзон, вернувшийся после долгих странствий. Попрошу у него сигаретку… нет, пожалуй, это лишнее. Просто спущусь на пол-этажа ниже, к замызганному окну, и буду долго возле него стоять, оборачиваясь на каждый звук шагов и заводя разговоры — то, чего я никогда раньше не делал.

Но если в старый мир возврата нет — что ж, пусть будет так. Если непременно должны быть грязь и холод — и по ним я соскучился тоже. Чем это хуже продуваемой всеми ветрами парадной? Все ощущения были до дрожи настоящими. Если это мираж — я готов был отвесить его создателю земной поклон.

Именно это я и сделал, когда предстал перед ней, тонкой, как тростник, с острыми ключицами, одетой в просторное одеяние, напоминающее мантию или мужскую рубашку гигантских размеров, таких, что могло с лёгкостью заменить женщине платье.

«Ты, наверное, голоден, — сказала она, поднимая на меня глаза. — Я собрала немного ягод и дикого картофеля».

На коленях у неё стояло что-то вроде плетёной корзины.

«Дикий картофель!» — я не знал, смеяться мне или плакать.

«Ну, да, — она явно не понимала причин моего веселья. — Он не такой вкусный, как варёный, но здесь не добыть огня. Совсем. Зато смотри, я нашла несколько съедобных грибов. Как ты сюда попал?»

Я подошёл и как ни в чём не бывало присел рядом. Пошевелил пальцами ног, наблюдая как отваливается с босых ступней грязь.

«Мне помогла твоя сестра. Анна. Если бы не она, я бы рано или поздно сошёл бы с ума».

Брови на светлом, веснушчатом лице поползли вверх.

«Анечка! Она жива?»

«Жива, но тебе, наверное, не стоит её видеть».

Я ожидал дальнейших расспросов, но Мария, похоже, что-то знала. Она медленно покачала головой, будто пыталась взглядом расколоть мою голову, как орех, и понять какие знания о родственном ей мире успели там осесть.

«Ага, точно. Бедненькие. Мне очень грустно оттого, что они там застряли. Как мухи в меду, понимаешь? Она умерла от истощения. Всё время глядела в этот дурацкий глазок, и мама привязала её к двери и держала так восемь суток, пока Анечка не перестала сначала умолять развязать её, а потом дышать. Мы пытались таскать ей еды, но мама всегда была начеку. Она появлялась из темноты как настоящая летучая мышь».

Всё это было сказано таким ровным голосом, что у меня по позвоночнику прошёл холодок, а по телу пробежала дрожь. Мария это заметила.

— «Нельзя гулять в мокрой одежде», — сказала она.

«Всё это ерунда. Я так рад, что на свободе, что даже не ощущаю холода», — убедить себя в этом мне не составляло труда.

«На свободе, — тонкие губы растянулись в скептической улыбке, — Смотря что ты предпочитаешь считать свободой. Кстати, как тебя зовут?»

Я представился. Её имя я знал и так.

«Так вот, свобода… У каждого она своя. Для одного возможность идти в любую сторону, в какую пожелаешь, для другого — побыть наедине с собой. Всегда найдётся кто-то, кого не устраивает твоё понимание свободы. И всегда будет тот, для кого отпустить тебя восвояси — значит попрать свою собственную».

«Сложная штука».

«Да».

Она отставила корзинку, поднявшись на ноги.

«Божечки, человек из моего мира. Настоящий, разумный человек. Я… временами я забываю, что есть ещё что-то, кроме этого леса, да нескольких пещер на западе. Рассказываю своим маленьким робким друзьям о прошлой жизни, и они удивляются: как такой мир может существовать? Как все эти события могут происходить? Иногда я и сама не понимаю».

Мария улыбнулась краешком рта и посмотрела на меня.

«Значит, их и в самом деле убили, — услышал я свой голос. — Твои сёстры мертвы».

Её глаза приобрели оттенок туч над нашей головой.