Дневник, Записки сумасшедшего

Если вас оттесняют на исхоженный тротуар, держитесь правой стороны. Если вы просветляетесь в мыслях – засоряйте свой разум. Если вы чувствуете непреодолимую симпатию к находящейся в пределах земного вещи, уничтожьте ее. Если это деньги – сожгите их. Если это человек – толкните его под трамвай. Если это дама – привяжите ее к стене и вбейте ей клин. Убедите себя, что отвращение – самое естественное отношение к предмету и что на поверхности вашей планеты не должно быть ничего, к чему бы вы чувствовали влечение. Убедите себя, что гораздо благороднее – мыслить представлениями об уже не существующем. Если же стечение обстоятельств отрекомендуется вам Роковым для вас самих и вынудит вас покинуть земное, – уходите спокойно, с ясностью во взоре и в мыслях. Уходя, гасите свет.

9 июня

Наверное, завтра меня свезут в сумасшедший дом… Все равно она ласковая… И у нее красивая грудь… Пшеницына тоже была такая… Обломову нравились локти… Он всегда смотрел на нее… Это помогает…

10 июня

"Э-э-эх, Венька, Венька! Хоть мне и горько признаться, а я в тебя потерял всякую веру. В марте я просто-таки тобой восторгался, ожидал, что из тебя получится чуть ли не великий человек… В апреле как-то равнодушно к тебе относился, но все-таки надежды не терял… А теперь… вообще махнул на тебя рукой… Гиблый ты человек, конченый… Я думал, ты бросишь пить, а оказалось наоборот… Ты еще больше пьешь… Да и обстановка здесь дикая, на тебя влияет… Ты же здесь просто задыхаешься, Венька! И зачем только ты от нас ушел… Вспомни-ка, как было все хорошо… весело… Тебе, наверное, сейчас кажется, что ты выбился куда-то в сторону и остановился на месте, а все остальные живут… им по-прежнему хорошо… А ты все катишься вниз. Не знаю, когда же будет предел. Э-э-эх, Венька, Венька! Сколько раз я тебе говорил, еще и в прошлом году: опомнись, Венька, опомнись! – ты все смеялся. А теперь уже поздно". Валерий С. 10/VI-57 г.

Дневник 11 июня – 16 ноября 1957 г. Записки психопата. V (окончание)

11 июня

Меня похоронили на Ваганьковском кладбище. И теперь я тщетно пытаюсь припомнить мелодию похоронного марша, которая проводила меня в землю. Иногда мне кажется, будто марша и не было, и сопровождавшие гроб двигались неохотно, поминутно оборачивались, словно ожидали, что откуда-то сзади с минуты на минуту раздадутся рыдающие оркестровые звуки… И не дождавшись, отступали, расходились… Я был слишком мертв, чтобы выражать к этому отношение. Отчего-то думалось, что равнодушие к удаляющемуся гробу было следствием тягостной, непрекращающейся тишины. До сих пор всем им движение времени представлялось как движение вечных, сменяющих друг друга мелодий. А теперь… Тишина словно оглушила сопровождавших. И самому мне казалось, будто гроб остановился вместе с временем. Остановился и тяжестью всеобщей пустоты "захватил" мне дыхание… Стало душно… А сверху на крышку гроба что-то падало… сыпалось через щель между досками… не нарушая тишины… Я словно чувствовал шуршание песка и ритмические удары по кровле моего последнего приюта. И – может быть, это была просто фантазия оглушенного человека, – но скупые и однообразные звуки преображались для меня в дивную мелодию. Может, те, что стояли наверху, не слышали ее, хотя сами и извлекали ее из тишины… но для человека, у которого каждое психологическое состояние сопровождалось и выражалось внутренней музыкой, любое нарушение душной тишины может казаться музыкальным аккордом… тем более, что тишина для него вечна… И у него даже отнята способность вспоминать, хотя воспоминания должны были бы стать единственным его уделом… Несправедливость эта меня не тревожила. Я напрягал свои чувства, вслушивался, словно бы я и не потерял способности вслушиваться во что-нибудь, кроме своей глухоты… Я знал, что это не стук и не шелест песка… а самая удивительная из всех мелодий – тишина… Но я уже ничего не слышал.

14 июня