Дневники

Художник Басов говорит, что он с начала войны отказался от сладкого.

22. [VI]. Понедельник.

Болел после вчерашних излияний с Гусевым.— Стомова, скульптор, только отмахивается от наших размышлений: “Писатели такие пессимисты”. Много лет уже мы только хлопали в ладоши, когда нам какой-нибудь Фадеев устно преподносил передовую “Правды”. Это и было все знание мира, причем, если мы пытались высказать это в литературе, то нам говорили, что мы плохо знаем жизнь. К сожалению, мы слишком хорошо знаем ее — и поэтому не в состоянии были ни мыслить, ни говорить. Сейчас, оглушенные резким ударом молота войны по голове, мы пытаемся мыслить,— и едва мы хотим высказать эти мысли, нас называют “пессимистами”, подразумевая под этим контрреволюционеров и паникеров. Мы отучились спорить, убеждать. Мы или молчим, или рычим друг на друга, или сажаем друг друга в тюрьму, одно пребывание в которой уже является правом.

Погодин говорит:

— Сказывают, немцы взяли Липаи (станция в 120—150 км от Царицына). Не знаю, вести жену в Москву или нет. Янчевецкий:

— Везите. Она всегда может уехать обратно. Лицо у Погодина серое и потное. Водки не пьет:

— Жара. 100 грамм не идет.

У Янчевецкого своя теория: немцы, в особенности на Харьков-

97

ском направлении, пойдут до конца, т.е. пока не лишат нас нефти. На запад они внимания обращать не будут.

Вечером слух о взятии Тобрука. Это приходил Зелинский⁷⁰, который ложится в больницу, так как он изголодался и не может ходить. В больнице кормят. Знакомые профессора укладывают туда своих друзей, а на профессоров доносят и пишут протесты.

Слух о Тобруке подтвердил Гусев. Еще недавно гарнизон Тобрука приветствовал гарнизон Севастополя.

23. [VII]. Вторник.

Окончил правку романа “Проспект Ильича”. Поэтому послезавтра иду отдыхать в горы. Татьяна два дня ждет машину, чтобы ехать слушать секретное радио⁷¹, и едва ли дождется.— В Стамбул, как говорила она несколько дней назад,— съехалось много корреспондентов. Почему? — Взятие Тобрука, по-моему, сможет толкнуть англичан к открытию второго фронта. Удивительная жара. Всеобщее молчание,— ибо все слышали сообщение о наших потерях за год войны — 4 миллиона 500 тысяч! Да к тому же никто не верит, что цифра точная — больше!

 

24. [VI]. Среда.

Погодин, хмурый: “6 гигантских танков спасли Ленинград. Это те, которые ходили на парадах. А больше не было. Харьковский тракторный — 40% нашей танковой промышленности — погибло”. Но и все хмурые, ибо напечатаны итоги войны и утром сообщили “отступили на Харьковском направлении”. Так как в сообщении Информбюро брошена фраза о возможных неприятностях, Комка сказал:

— Впервые предсказание Информбюро сбылось.

Сборы на Акташ.

Письмо Щербакову и переделка статьи для “Узбекистан—Ленинграду”.

Сценарист “Туляков”, человек изжеванный кинематографией, но настойчивый. Впрочем, от кинематографистов только и остается в конце концов одна настойчивость. Между прочим, Радыш⁷² сказал, что Лукову поручено ставить “Московские ночи”⁷³. Теперь мне кажется понятной сухость Погодина. Он стеснялся? Ему казалось, что он обижает меня, беря Лукова. Или мнение слишком тонко?

98

Тамара и Гусевы смотрели “Улан-Батор”. Погодин сказал: — На эту тему я видел только одну еще худшую картину: “Амангельды”.

25. [VI]. Четверг.

Ложусь спать, с тем чтобы встать в 6 часов утра и идти на Акташ.

25—26—27/VI.

Акташ. Водопад. Костер из ореховых деревцов. Купались. Альпийский луг. Желтые шиповники. Разведка — штольня, столбы из водопроводных труб, глиняные домики, начальник разведки, прораб, десятник. Санаторий. Больные — раненые в синих пижамах. Идем по жаре. Но всего душнее в [нрзб.]. Плотник-казах, в костюме из мешка. Рядом узбек в халате, перекроенном из шинели. Ссора. Какой-то тоненький, с отверткой за поясом, ругается с узбеком. Человек без челюсти, больше никто не обращает внимания. Надо сказать, что русский народ действительно терпелив. Вечером в голове словно бродит пар. Читал логику Розанова “О понимании”. Великолепнейший русский язык, а в системе, как и у большинства современных философов,— радость строительства системы. Когда в будущем философы научатся говорить в диктограф (да и диктографы подешевеют), системы будут совсем необъятны.

Щербакову отправлен роман.

 

28. [VI). Воскресенье.

Отдыхал. Читал Розанова и Бальзака. Вечером Д.Еремин⁷⁴ читал свои стихи. Острил Богородский⁷⁵. А до того приходил пьяный Погодин, видимо очень переживающий то, что едет в Москву.

Приезд Тани: Москву бомбят. Я сказал: “Они пойдут на Москву”. Богословский: “Бесполезно, зачем им там класть свои силы”. У всех “немцы не те”.— Дай бог. Но нам так нравится делать положение более легким, чем оно есть на самом деле, привыкнув терпеть, мы думаем все же каждый раз, что терпенью пришел конец, а значит и страданиям: “Дурак — это тот, кто высказывает Умные мысли”.

99

 

29. [VII. Понедельник.