Дневники 1862–1910

То, что в других семьях обыкновенно бывает сокрыто от посторонних глаз, – тот сор, который не выметается из избы, – всё это в семье знаменитого писателя Льва Толстого не только стало известно посторонним, но и многократно обсуждалось в печати с самых различных точек зрения. Я говорю о взаимных отношениях моих отца и матери. Дом Толстых был как бы стеклянный: чуть ли не всякий желающий мог видеть, что в нем происходило.

О моей матери писали многие, большей частью осуждая ее, в чем особенно повинны В.Г.Чертков («Уход Толстого») в А.Б.Гольденвейзер («Вблизи Толстого»[180]). Да будет услышан и ее голос. Вот почему я считаю необходимым опубликование ее дневников, несмотря на то, что она в них не всегда правдива и беспристрастна и что в них отразилось болезненное состояние последних лет ее жизни. По этой же причине в нижеследующих строках я, стараясь стоять на объективной точке зрения, позволяю себе писать о таких сторонах жизни своей матери, о которых не принято говорить сыну.

Как заметил М.А.Цявловский в своем предисловии к дневникам С.А.Толстой, «многое объясняется ее нервным расстройством, признаки которого увидит в ее дневнике и не специалист». Мнения врачей не вполне согласны по вопросу о том, какой именно болезнью страдала моя мать, – была ли это истерия, неврастения, психастения, паранойя или еще что-нибудь. А.Б.Гольденвейзер приводит следующий диагноз доктора Россолимо, приглашенного в Ясную Поляну около 20 июля 1910 года:

«Дегенеративная двойная конституция, паранойяльная и истерическая, с преобладанием первой. В данный момент эпизодическое обострение».

Первого ноября 1910 года, т. е. три дня спустя после отъезда моего отца из Ясной Поляны, когда моя мать была в отчаянии и отказалась от пищи, доктор психиатр Растегаев дал такой отзыв: «По просьбе Татьяны Львовны считаю своим долгом высказать, что вообще неустойчивая нервно-психическая организация Софьи Андреевны, благодаря возрасту (66 лет) и последним событиям, представляет ряд болезненных явлений, которые требуют продолжительного и серьезного лечения… Каких-либо психопатологических черт, указывающих на наличность душевного заболевания, ни из наблюдений, ни из бесед с С.А. я не заметил».

В.Спиридонов в примечаниях к «Автобиографии С.А.Толстой» («Начала», 1921, № 1) справедливо говорит, что С.А. паранойей не страдала, что врачи (т. е. Россолимо) «ошибались в своем диагнозе, так как паранойя – неизлечимая болезнь и сравнительно скоро переходит из подготовительной стадии во вторую, бредовую стадию, характеризующуюся разными проявлениями помешательства, чем С.А. не страдала. Напротив, ее душевное и физическое состояние значительно улучшилось в годы после смерти Л. Н. Но несомненно верен диагноз врачей относительно первой болезни – истерии».

Доктор Д.П.Маковицкий, постоянно живший в Ясной Поляне, также находил, что моя мать страдала расстройством нервов, а не душевной болезнью. То же подтвердят многие, знавшие ее. Вероятно, доктор Россолимо был введен в заблуждение потому, что видел ее только один раз во время обострения болезни.

Как бы то ни было, нервная система моей матери во вторую половину ее жизни была расшатана, и с течением времени ее болезненное состояние обострялось все более и более. Причинами были: расхождение во взглядах с мужем, женские болезни и критический возраст женщины, смерть обожаемого меньшего сына Ванечки (23 февраля 1895 года), тяжелая операция, которую она перенесла в 1906 году, и в 1910 году – завещание отца.

Она страдала некоторыми навязчивыми идеями, которые портили жизнь ей самой и окружающим ее. Такими идеями были: непреклонное убеждение, что ее муж должен получать деньги за свои писания и отдавать эти деньги семье, а не предоставлять издание своих сочинений всякому желающему; боязнь прослыть при жизни и после смерти Ксантиппой, женой, отравлявшей жизнь своему мужу; болезненное пристрастие к музыке и С.И.Танееву, и позднее – в 1910 году – болезненная ненависть к В.Г.Черткову.

Я далек от мысли утверждать, что убеждение матери в том, что отец должен был отдавать свой гонорар семье, было лишь следствием болезни. Матерям свойственно заботиться о материальных благах для своих детей, но у нее эта забота проявлялась в болезненных формах – в истерических сценах, угрозах самоубийством и т. п., и она не могла помириться с фактом отказа ее мужа от своих авторских прав (на написанное им после 1881 года).

Боязнь показаться в невыгодном свете в глазах потомков выражалась в том, что она всячески старалась узнать, что о ней пишет ее муж, и требовала, чтобы он вычеркнул из своих дневников некоторые места, к ней относящиеся (что он отчасти и сделал). В письме от 12 октября 1895 года (см. запись 10 августа 1903 г.) она его просила не писать о ней дурно в его дневнике; а в ее дневниках постоянно проглядывает желание оправдать себя в отношениях с мужем даже тогда, когда оправдываться было и не в чем.