Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

24 августа. Четверг. Утром занятия с Миней. Затем они с Л[изой] уехали в город на пароходе «Пчелка». Часов около двух начался сильнейший ветер и дождь, совсем осенняя холодная погода. Пользуясь уединением и тишиной, я усерднейшим образом изучал пребывание Петра в Англии, бросив работу, когда стало темнеть. К возвращению моих путников, неожиданно застигнутых таким ненастьем, я позаботился о домашнем уюте, затопил печь – дров, мною же нарубленных, здесь сколько угодно из сухих деревьев и ветвей. Встретил их на пристани Кашинского пароходства. Свирепствовал ветер, и лил дождь. У нас на столе, освещенном лампой, дымился суп – да еще куриный, была курица с рисом, шумел, как бы разговаривая, самовар, весело трещало пламя в очень нагревшейся печи. Мы в разговоре отметили эту картину благополучия, потому что в Москве будем голодать и холодать. Газет опять не было – и отлично.

25 августа. Пятница. Весь день пасмурная, дождливая погода. У нас начались приготовления к отъезду. Утром я занимался с Миней, затем до чаю вел свою работу. Вечером у нас были соседи по даче: Климины и о. Аркадий, только что вернувшийся из Москвы.

26 августа. Суббота. Утром я ездил в Песочное на почту за финансами. Холодно, серо, сильный ветер. Из полученных газет бросилось в глаза известие о паническом бегстве жителей Петрограда. На Николаевском вокзале198 столпотворение. Но можно ли бежать 3 миллионам жителей! Можно ли эвакуировать такой город. Неужели сдаваться? А развязка кажется близкой. Уехали наши новые знакомые Олтаржевские, и мы остаемся только с ближайшими соседями. После обеда выглянуло осеннее солнышко. Мы с Л[изой] гуляли до чая, а после чая с Л[изой] и М[иней] ходили за грибами. Заходили в церковь ко всенощной, и были в церкви сначала только мы, а затем пришли Климины. Есть своеобразная поэзия в сельской церкви за вечерней службой «Свету Тихому»199. В связи с переживаемым врезался мне особенно стих псалма: «Не до конца прогневается»200. Господи, не прогневайся на нас до конца! На Россию.

27 августа. Воскресенье. На прощанье с Шашковым был дивный, ясный, осенний день. Я сделал утром прогулку по направлению к Мартюнину, а затем зашел к обедне, где увидел достопочтенного Ломжинского директора В. Ф. Силина, с которым и отправились домой вместе, беседуя о неопределенной судьбе их гимназии, переводимой во Владивосток, но все еще не получающей окончательных распоряжений от министерства. Директор крайне тяготится этим неопределенным положением. В нашей еловой аллее мы встретили идущих на пароход соседей наших о. Аркадия и Н. С. Вознесенских, уезжавших совсем уже сегодня, и проводили их. Они уехали на временное житье в Романов-Борисоглебск201 к дочери, также в ожидании перевода во Владивосток. Вскоре после их отъезда мы провожали также Климиных, уезжавших в Рыбинск. Мы остались в Шашкове одни, самые последние. Гуляли по любимой дорожке по берегу, прощаясь с волжскими видами. Вечером был у нас В. Ф. Силин с семьею с прощальным визитом, и принесли нам в дар несколько фунтов белой муки – редкость и роскошь по теперешним временам. Вечер прошел у нас в укладке вещей.