Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

29 августа. Вторник. Так в тесноте и духоте мы все же без особенных приключений добрались до Москвы. Нашли ломового извозчика для нашего багажа за 20 рублей. Напились чаю на вокзале и шли некоторое время пешком, т. к. трамваи в праздники начинают ходить только с 8 час. утра. Сели на трамвай только уже на Садовой. Сияло солнце, после ночного дождя московские улицы были освежены и не было пыли, и у меня на душе были еще впечатления от тишины и благополучия Романова-Борисогле бека. Сосед мой держал № «Русского слова» и, заглянув в него, заметил тревожные заголовки «Конфликт Временного правительства с Корниловым. Отказ Корнилова от должности». Я понял, что Корнилов вышел в отставку, и опять появилось жуткое, тревожное чувство за нашу судьбу, когда немец взял уже Ригу. Все утро мы заняты были разборкой и устройством, и только затем, выйдя с Миней прогуляться, я купил газету и прочитал потрясающие известия, что дело идет не об отставке Корнилова, а происходит открытое и вооруженное столкновение Верховного главнокомандующего с правительством203. Известия крайне сбивчивы, и в газетах тон выжидательный. Часов в 5 к нам пришел Д. Н. Егоров, и мы с ним проговорили до 7, обмениваясь впечатлениями после продолжительной разлуки и обсуждая события. Он убежден в успехе Корнилова, я этого не разделяю. После его ухода я часов в 9 лег спать, так как ночь все же провел без сна, и заснул как убитый. Сон отгоняет от нас переживаемые тягости и хотя бы на время дает возможность забыться.

30 августа. Среда. Я оказался прав. Восстание Корнилова не имело успеха и оказалось авантюрой. Если это так, то как можно было затевать подобное предприятие? Русский Кромвель или Наполеон не удался и только понапрасну потряс государством, и без того истерзанным. В Москве объявлено военное положение; введена военная цензура204, и газеты выходят с пустыми столбцами, точно в последние месяцы старого порядка. Корнилов, вероятно, смог бы восстановить армию, ввести дисциплину. Кто сделает это теперь и будут ли это делать? Разного рода советы, выйдя победителями из столкновения, сильно поднимут голову. Нашими раздорами воспользуются, конечно, немцы. Дело, думается, безнадежно проиграно! Говорил по телефону с С. К. Богоявленским, приехавшим в Москву. С. И. Соболевский сообщил мне новости в Академии, куда надо ехать 3 сентября. Днем выходил по разным делам. В городе спокойно.

31 августа. Четверг. Утром – прогулка. Вернувшись, начал работу над биографией и кое-что написал, как вдруг пришли маляры переклеивать потолок у нас в столовой, прорвавшийся еще весною. Пришлось передвигать вещи в кабинет, и моя работа была разрушена. Звонок по телефону и кто же? – епископ Сергий Сухумский, с которым я не видался года четыре. После завтрака я отправился к нему на Тверскую в дом Гулаевых, и мы просидели часа два, оживленно беседуя о текущих событиях. Он мне рассказал, что Корнилов обратился за поддержкой к церковному собору, но собор колеблется и хочет благословить обе враждующие стороны205. Так всегда было у наших иерархов в критические минуты. Вечером заехал за мною на автомобиле Холь и увез меня и Миню в Волынское206, где мы в совершенной темноте еще несколько погуляли.

1 сентября. Пятница. День в Волынском на местах, где проведено было детство, и конечно, рой воскресавших воспоминаний. Газет не было, и поэтому спокойное состояние духа. Холь говорил о прекрасном воззвании Корнилова, обращенном к земству. Вернулись вследствие задержки в автомобилях очень поздно вечером, даже, впрочем, ночью.