Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

6 октября. Пятница. Утро за подготовкой к завтрашней лекции. Семинарий на Курсах, где разъяснял текст новгородских писцовых [книг]. В профессорской жаркая схватка между Пичетой и Сторожевым. Вечер дома за чтением. Наступил вдруг мороз. Термометр ниже 0°. Мы теряем совсем Балтийское море и возвращаемся к границам Ивана Грозного227.

7 октября. Суббота. Лекции в Университете. Из 4-й аудитории меня перевели в 10-ю, и служитель объяснял, что осталось 5 аудиторий, остальные все захвачены: три студентами, одна солдатами и т. д. Лекции читал неважно. Слишком много в каждый час вкладывал материала. После лекций беседовал с Ржигой о его реферате. Швейцар Дмитрий, одевая меня, сказал, что с понедельника и они начнут бастовать потому, что хотя они и получают прибавки за сентябрь, но не получают обещанных прибавок с апреля. Я возразил, что лучше добиваться этой прибавки просьбой в Министерстве, которое медлит ее высылкой. Он ответил, что это, конечно, так, но они подавлены большинством служащих в других учебных заведениях и не могут не бастовать. Я спросил, неужели и они требуют ухода коалиционного правительства, ректора и т. д. Он ответил, что, конечно, нет, что они будут протестовать против политических требований, насилия над проф. Поповым. Итак, вероятно, Университет придется закрыть на некоторое время.

Получив сегодня утром повестку на Совещание общественных деятелей, имеющее быть 12 октября228, я отправился после лекции обменять эту повестку на билет, как об этом опубликовано в газетах, разыскал помещение «Совета совещания общественных деятелей» на Мясницкой, но, увы, билеты еще не готовы, и обмена мне не сделали. Я выразил неудовольствие по этому поводу, что протаскался напрасно, а про себя подумал, что отсутствие энергии и халатность общественных деятелей сказывается и в мелочах, как и в крупном. Все и всегда они проспят. Вечер мы провели с Л[изой] у Богословских.

8 октября. Воскресенье. Я выходил только на очень короткое время утром для прогулки; весь остальной день оставался дома и читал Маколея. Между 2 и пятым часом у меня был прием посетителей. Были девица Петрова, намеревающаяся сдавать магистерский экзамен, студент Голуховский, студент Муратов, оставленный Новосельский, а затем несколько позже Сережа Голубцов с женою и Маня Голубцова. Вечер также дома. С. Голубцов принес мне изданный курс покойного А. П. [Голубцова].

9 октября. Понедельник. Поездка к Троице рано утром. Я вышел из дому в 8 часов утра и вернулся в 8 час. вечера и, таким образом, 12 часов путешествовал, чтобы заняться со студентами 1 1/2 часа. Читал реферат священник Предтечевский «О служилых людях» в связи с поучением Котошихина. Реферат возбудил живые прения. Все же много так времени теряется даром. Перед лекцией я заходил к Ф. М. Россейкину отдать посуду из-под меда и застал дома его самого. Он мне передал, что вчера на Совете шла речь о том, чтобы я оставался в Посаде ночевать на вторник, чтобы присутствовать на диспуте Туберовского; иначе, как они подсчитывали, не будет кворума. То же передали мне Е. А. Воронцов и И. М. Смирнов в профессорской. Россейкин еще прибавлял, что диспут будет, вероятно, долгий, т. к. Флоренский, первый оппонент, говорил, что будет возражать в течение восьми часов, а второй оппонент – Тареев – в таком случае грозил возражать в течение пяти часов. Эти нравы начинают вводиться в Академии. Я совершенно не имел в виду ночевать в Посаде, совсем иначе представлял себе распорядок вторника, а предупреждение о длительности диспута подействовало на меня окончательно, и я вернулся в Москву, попросив передать новому ректору [А. П. Орлову], что в Университете для факультетских собраний, на которых происходят диспуты, никаких кворумов не нужно, а иногда бывают декан, секретарь, два оппонента и еще один или двое профессоров. Все же я опасаюсь, не вышло бы в Академии скандала при педантизме некоторых тамошних профессоров. Студенты сообщали мне в виде слуха, что есть какая-то бумага о занятии здания Академии каким-то штабом.