Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

4 июля. Понедельник. Утром работал с 9 до 11. Затем, простившись с Богоявленскими, уезжавшими сегодня по Волге, мы вчетвером, т. е. Л[иза], Маргарита, Миня и я, отправились в Рыбинск. Только что мы пришли на пристань, начался дождь, хотя день был с утра очень ясный. Мы было поколебались несколько, но затем все же отправились, и довольно неудачно. В ресторане, где мы и в прошлую поездку обедали, цены уже оказались значительно поднятыми. Так, порция шницеля, стоившая две недели тому назад 1 р. 50 к., теперь стоила уже 2 р., и все в том же роде. Л[иза] хотела было купить Мине новые башками. Мы зашли в первый же хороший магазин; нам показали некую невероятную дрянь и объявили ей цену в 17 р. 50 к. Идет какая-то бешеная скачка цен. Мне было поручено матросом с Кашинской пристани Гаврилой купить для починки нашей лодки предметов, о которых я имел весьма далекое представление: шпаклевки или, если ее нет, то масла, мелу и белил, а также гвоздей. Все это я исполнил, но пришлось тащить 9 фунтов в руке и разыскивать гвозди в железных лавках. 1/4 ф[унта] маленьких гвоздиков, так называемых обойных, фунт которых до войны стоил 10 коп., теперь стоит 25 коп., да и то едва нашли. Все эти искания по жаре в грязноватой части города при страшной жаре были томительны. Л[иза] также не нашла, чего стремилась купить. Удовольствие получил только Миня, т. к. мне удалось найти сразу же для него беленькую матросскую шапку, о которой он мечтал. Вернувшись, наконец, на пристань, мы в довершение узнали, что шестичасовой хороший и удобный кашинский пароход сегодня не пойдет, а пойдет только утлая «Пчелка» в 8 ч. 15\' вечера, так что нам предстояло томительное ожидание. Со всеми вещами мы потащились на Самолетскую пристань и там провели два часа на палубе стоявшего парохода за чаем, который, впрочем, достали не без труда, т. к. пароход стоял без паров. Наконец в 9-м часу мы пустились в обратный путь. Стало уже темнеть, и вечер на палубе был очень прохладный. Никакого удовольствия эта прогулка нам не доставила. На пароходе поздоровался со мною студент Духовной академии Соколов200, пишущий у меня же кандидатское сочинение о Сперанском; он сын священника села Воскресенского, против нас на другом берегу Волги. Дома ждали меня неприятные вести: письмо Туницкого о безнадежном положении С. И. Смирнова, лежащего уже в Москве в клинике проф. Голубова. Болезнь его остается неопределенной, но он тает с каждым днем, как свеча. Грустно! Вот уже второй из моих друзей в Академии выбывает из строя. Первая потеря была в [А. П.] Голубцове. Остаются все чужие, далекие мне люди.

В Рыбинске мы узнали две вести: одну печальную о смерти Мечникова, другую весьма приятную о взятии нашими войсками города Байбурта в Малой Азии201, пункта, по моему мнению, очень важного для снабжения и защиты Эрзерума. Теперь, должно быть, владение Эрзерумом можно считать прочным.

5 июля. Вторник. Утро за работой и все после обеда. День ясный, июльский и первый без дождя. После чаю прогулка вчетвером в Погорелки, Болоново и Кораново. Мысль о С. И. Смирнове.

6 июля. Среда. День жаркий, но с небольшим ветром – как раз для сена. Утро за работой – биография до 30 сентября. После чаю прогулка вчетвером в Лучинское и оттуда лесом в Позделинское. Миня, вооружившись пузырьком изпод эфира, данным ему Котиком, все искал жуков, наконец нашел двух и в полном восторге запрятал их в пузырек.

Мы отдыхали около Позделинского, сидя в тени на бревнах. Я говорил, что испытываю тревожное чувство относительно Сергея Ивановича Смирнова и уже невольно смотрю на похоронные публикации в газетах. Придя домой, мы нашли уже газеты, но публикации не было. Вечером после ужина с [Марга] ритой и Миней мы были на берегу, жгли костер. Только уже перед отходом ко сну, когда мы с Л[изой] читали газеты, она вдруг показала мне заметку в «Русских ведомостях», очень коротенькую, с известием о смерти С. И. Смирнова в понедельник 4-го в клинике. Итак, когда я получил письмо Туницкого 4-го вечером, С. И-ча [Смирнова] уже не было в живых. Умер он в тот же день, что и пять лет тому назад [А. П.] Голубцов. Всего на 47-м году жизни. Свидание наше в мае оказалось последним, и это уже не первый случай, что видишься с человеком, не думая о будущем, а оказывается, что расстаешься с ним навсегда. Жаль. Ушла научная сила из Академии, редкая среди того хлама, который ее наполняет! Честный, прямой и добрый человек, талантливый труженик, преемник и строгий хранитель традиций, оставленных его учителями Голубинским и Ключевским.