Дневники 1913-1919

15 апреля. Суббота. Утро за работой над статьей, а затем сегодня мне особая удача. Пришел завтракать проф. Ив. Вас. Попов, рассказавший об академических событиях. Ректор наш [епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский)], сильно замешанный в неудавшейся попытке митрополита Макария обратиться с воззванием к провинциальным епископам⁹⁷, куда-то скрылся, и где находится, неизвестно. Много говорили мы о предстоящих церковных реформах. К нему явился священник С. М. Соловьев, внук историка и племянник Владимира Соловьева с предложением учредить общество для исследования вопросов, касающихся соединения Православной церкви с Католической. Намечается, следовательно, и такая тенденция в нашей церковной жизни. После Ив. Вас. [Попова] у нас были Новиковы, а вечером Д. Н. Егоров с рассказами о происходящем в высших школах. В Лазаревском институте будто бы студенты не признают власти директора, а выбрали в директора студента и т. п.

16 апреля. Воскресенье. У обедни в Девичьем монастыре. Решил дать себе отдых от работы над Псковской Судной грамотой и весь день читал Виппера. Получил из Университета бумагу о моем увольнении: это уже третья по счету.

Строй новый, а бумагомарание остается, следовательно, прежним. Испытал только лишний укол. В газетах циркуляр князя Львова к губернским комиссарам, чтобы пресекли начавшиеся самовольные экспроприации земель, немедленно, энергичнейшим образом под своей ответственностью⁹⁸; но что они могут сделать, и где у них средства? Это выстрел, сделанный в воздух. В Москве вчера две экспроприации в магазинах: маски с револьверами, «руки вверх» и т. д. – удавшиеся и одна, закончившаяся неудачей, т. е. поимкой одного из участников.

17 апреля. Понедельник. После вчерашнего перерыва в занятиях над Псковской статьей, я работал сегодня с удвоенной энергией и написал гораздо более обыкновенного. Стоит сильнейший холод, резкий северный ветер, временами падает мокрый снег. Я ходил за Миней в его школу, а затем перед обедом в облюбованный им магазин, где он и прочие гимназисты такого же типа покупают редкие почтовые марки. Вечером у нас молодые люди Богословские. Наше общество, охваченное порывом, слишком увлечено революцией и верит, что с марта месяца 1917 г. наступит в России земной рай. Отрезвляющие и предостерегающие речи бесполезны. Единственным вразумителем и учителем будет опыт. Пусть сама жизнь отбросит то, что не может привиться, и удержит то, что окажется жизнеспособно. Правда, с такой философией мы дойдем до крайностей. Но что же делать, когда другие методы обучения невозможны?

18 апреля. Вторник. Утром гулял по переулкам, чтобы избежать толпы народа на улицах, празднующего 1-ое мая (по заграничному стилю). Издали, несмотря на раннее утро, доносилось пение: «Вставай, подымайся» и т. д. Затем до 4 часов работал над статьей и кончил § III. Был у Д. Н. Егорова, где встретил М. К. Любавского. Он очень нервничает и считает свою кандидатуру в ректоры невозможной. Вообще считает себя лишним человеком. Спрашивал меня о моих последних трудах для моей «биографии». На мой вопрос, «не для некролога ли?», он ответил, что для представления завтра в факультет на предмет выборов. Вот уж действительно никак не мог подумать, что перечень моих работ потребуется еще куда-либо, кроме некролога! Чего-чего не приходится испытать в жизни! Опять начинай сначала! Вечер провел дома за книгой Клочкова о Павле I. Читал Мине главу из «Мертвых душ». Никакого праздника 18 апреля не ощутил. Праздником для меня может быть только заключение победного мира.