Дневники 1913-1919

1 мая. Понедельник. Начал читать семестровые сочинения, которых в нынешнем году очень много, и они как-то обширны по размерам. Получил повестку на Совет в Академии на 4 мая. Первый вопрос: требование студентов о немедленном введении явочным порядком автономии и о преобразовании Совета (участие студентов в Совете). Был у меня студент Академии Попов, с которым я по поводу этих требований беседовал, причем он очень конфузился. Вот и всегда так: поодиночке каждый отлично понимает всю нелепицу подобных выступлений, а все вместе действуют как стадо. Я был с визитами у М. М. Покровского и у В. К. Поржезинского. Вечером Совет на Курсах. Избрали вновь деканом Хвостова. На вновь учрежденную должность помощника директора Курсов избрали М. Н. Шатерникова неважным большинством – 29 против 22. Слух об отставке военного министра Гучкова.

2 мая. Вторник. Чтение семестровых сочинений в течение целого дня, прерванное только визитом ко мне А. С. Шацких с рассказами о ее петроградских занятиях. Вечером у нас Богоявленские и Вл. А. Михайловский. Тяжкое настроение. Отставка Гучкова подтвердилась. В речи он выяснил ее причины. Армией управлять при разных советах, комитетах и голосованиях нельзя. Он не хочет участвовать в грехе против родины¹¹⁵. Подали в отставку Брусилов и Гурко¹¹⁶. Итак, мы без войска. Мы обращаемся в обширную немецкую колонию. До поры немцы будут поддерживать у нас анархию, чтобы мы еще больше разлагались и гнили.

3 мая. Среда. В течение всего дня до 5 ч. я был погружен в чтение семестровых сочинений студентов Академии и, окончив их, отправился на экзамен на Богословские курсы. Оттуда вернулся к 10 ч. вечера. Отчаянное политическое положение. Мы накануне того, чтобы стать немецким владением, мирно ими завоеванным. За отставкой Гучкова последовала отставка Милюкова¹¹⁷.

4 мая. Черверг. Встав в 6 час. утра, я отправился в Академию. Совет созван для улаживания столкновений со студентами IV курса, требующими (накануне окончания Академии, где им остается пробыть всего несколько дней!) своего участия в Совете с решающим голосом, и также введения автономии явочным порядком. Мы просидели за этими и другими делами с 11 час. утра до 12 ч. ночи с кратким перерывом для обеда. Надо сказать, впрочем, что и в Совете большое водолейство: языки развязались, каждый говорит, предлагает «формулы» (как в Академии почему-то произносят), ставит вопросы и т. д. Все эти словесные упражнения отнимают большое количество времени. Вообще, свобода стоит гораздо больше денег и времени, чем прежний порядок. Завели в Академии тайную подачу голосов шарами; но имеется один только ящик. Мы баллотировали несколько лиц в разные комитеты и делегации, и все это по очереди, с подачей прежде записок, на что также ушло немало времени. Студенты требовали также перевода академической пятибалльной системы на университетскую трехбалльную с тем, чтобы 31/₂ считалось уже за «весьма удовлетворительно», в чем им было отказано. Отказано было также и в участии их в баллотировке делегатов от Совета в Петроград в Комиссию по рассмотрению нового академического устава. Совет предложил студентам самим отдельно выбрать кого-либо из профессоров; но они от этого отказались, желая непременно участвовать в составе Совета в баллотировке. Так мы разошлись с ними. Подняты были вновь эти бесконечные академические дела о Виноградове, Коновалове, Громогласове, Покровском и т. д. В результате мы разошлись в первом часу. Пришлось ночевать в Посаде. Мы поместились в гостинице с П. П. Соколовым. Большое подстрекательство в студенческую среду внесла иезуитская записка П. А. Флоренского, в которой он доказывает желательность участия студентов в управлении Академии. Вот оборот! От ректорского самодержавия к казацкому кругу вроде кругов Стеньки Разина. Тайная цель почтенного отца, несомненно, довести такое самоуправление до абсурда.

5 мая. Пятница. Плохо выспавшись, отправился в Москву. Политическое положение несколько, кажется, уладилось составлением коалиционного министерства¹¹⁸. Социалисты, прикоснувшись к власти и государственным делам с положительной стороны, может быть, несколько и образумятся. В трамвае от вокзала видел ленинца, читавшего вслух газету «Правда»¹¹⁹ своему соседу, студенту сельскохозяйственного института, а затем рабочему, раненому солдату с георгиевской ленточкой. Агитатор гнусного вида с длинными космами в широкополой шляпе внушал слушателям необходимость бороться с буржуазией, ругал Гучкова и Милюкова. Голова рабочего, где нет никакого[49] твердого, прочного, начинялась обрывками поверхностных и звонких фраз. Так этот сумбур и распространяется по России! Вечер у Карцевых.