Дневники 1913-1919

13 июля. Четверг. Ясный, но очень холодный день и прозрачный по-осеннему воздух. Я усердно работал над биографией. После обеда принесены были газеты. Катастрофа наша разрастается, так как паника и, главное, неповиновение охватывает и северные фронты. Напечатана телеграмма военному министру генерала Корнилова, главнокомандующего Юго-Западным фронтом, энергичная, грозная, твердая¹⁷¹. Впервые заговорили и вспомнили о России. Корнилов требует введения суровой прежней дисциплины с наказанием смертной казнью за измену и предательство на войне и высказывает упреки Временному правительству за излишнюю кротость, за допущение пропаганды в армии, за разные митинги. Вот к чему привело «самоуправление армии», введенное г. Керенским. Последний взялся за ум и согласился на меры Корнилова¹⁷². Положение безнадежное; слишком поздно это оздоровление приходит. Все же у меня в глубине души теплится луч надежды на воскрешение армии. Неужели же нам после трех лет войны жить лет полтораста под немецким игом? Луч, правда, слабый. Московская городская дума начала свою будничную работу с предложения большевика Скворцова отобрать в пользу города доходы и владения у московских церквей и монастырей. Какие такие доходы у церквей; многие ли их имеют? В большинстве случаев их едва хватает на содержание церкви и причта. Блестящее начало: в первое заседание выбрать председателем жида, во втором предложить меру, которая поведет к закрытию храмов в тебе, Москва Белокаменная, столица православия и сердце России. Выступление это более нагло, чем реально; надо полагать, что провалится. Мануйлов делал откровенный доклад в заседании кадетской партии о причинах ухода кадетов из правительства. Они по всем вопросам были в меньшинстве в этом правительстве непротивления злу и расчленения России.

14 июля. Пятница. День очень холодный. Утром + 7°. Довольно много удалось написать из биографии. Много также поработал над рубкой дров. Вечером разговор с о. Аркадием, ходили по дорожке перед дачами. К разговору присоединился проходивший мимо почтенного вида крестьянин, что-то относивший на пристань и затем вернувшийся. Он стоит за «поравнение» земли, но не знает, что такое «социализация», и думает, что это значит «правда на земле». Вот ведь, как эти понятия преломляются в крестьянских головах, а наш собеседник зарекомендовал себя весьма неглупым и начитанным в Святом писании человеком. Он очень восставал против уездных и губернских земств, которые обходятся очень дорого и разоряют крестьян, и проектирует «окружные» земства для округа из 4–5 волостей. Известия в газетах удручающие. Паническое бегство. Опубликован закон о смертной казни и военно-революционных судах (не понимаю, что значит здесь этот эпитет; ведь они все-таки должны действовать по закону)¹⁷³. Министру внутренних дел предоставлено право приостанавливать газеты¹⁷⁴. Чем же этот порядок отличается от старого?

15 июля. Суббота. У меня был почтовый день. Я написал Г. В. Сергиевскому, в Академию, отправил бандероль Фирсову. Ездил в Песочное на почту, где получил письмо от С. К. Богоявленского и 500 р. денег от него же. Эта поездка расстроила мои «утренние занятия», так что был отдых от них, за который несколько грызет меня совесть. Стоит все время холод. Приходится согреваться рубкой дров. В газетах с войны безотрадные вести; отступление все продолжается. Об этих печальных делах мы беседовали вечером с заходившим к нам директором Ломжинской гимназии В. Ф. Силиным.

16 июля. Воскресенье. Ездили к Щукиным, несмотря на совершенно осеннюю дождливую погоду, и были отменно угощены; были редкости по теперешнему времени: пирог и пирожки из белой пшеничной муки, каких давно не приходилось видеть. У Щукина трое племянников, один офицер и двое нижних чинов. Беседовали о войне и о политике. Пленный австрийский поляк, который нас вез, осуждал нас за упадок дисциплины в армии, за новые правила в армии, позволяющие солдату не отдавать честь офицерам и т. п. И он был прав.

Я дал ему за его труды 2 рубля; он очень расчувствовался и по польскому обычаю поцеловал у меня руку. Мы вернулись около 8 часов. Моросил мелкий осенний дождь, было сыро и темно. Остаток вечера мы провели при лампе, затопив (в середине июля!) печь, что придавало нашему жилищу уют. В «Русских ведомостях» сильные и резкие, и очень основательные статьи против Советов рабочих etc. депутатов и повинующегося им социалистического министерства. Да, повиноваться ему следует, иначе будет полный распад и анархия; но доверять ему нельзя. Повиновение диктуется сознанием долга, а доверие – это чувство веры, не зависящее от нашей воли.