Дневники 1913-1919

29 сентября. Пятница. Утром просматривал материал для сообщения в сегодняшнем заседании ОИДР, а также позанялся и дальнейшей биографией, февральскими днями 1697 г. Насморк и кашель достигли у меня величайших размеров; тем не менее я отправился на Курсы, где сделал вступление к семинарию. Девиц было немного, человек 18. Но я предупредил, что семинарий будет крайне трудный, и материал для занятий – новгородские писцовые книги – очень сухой, и что желательно было бы иметь в составе семинария не более 10 человек. В профессорской видел Сторожева, Пичету, Покровского. Заходил в курсовую кооперативную лавку записаться в члены и сделать взнос. Вечер в ОИДР. Читал довольно долго. После чтения М. К. [Любавский] рассказывал о своих впечатлениях о Государственном совещании, на котором он был от ОИДР. Разошлись уже в 12-м часу. Мы шли с М. К. [Любавским] по темной Воздвиженке, а подходя к нашим краям, я встретил С. А. Котляревского, который меня несколько проводил. Он выражал желание приехать на акт в Академию в качестве товарища министра исповеданий и спрашивал, можно ли явиться в пиджаке. Я сказал, что нельзя. Он высказывал самые мрачные взгляды на положение вещей.

30 сентября. Суббота. До отъезда к Троице время было посвящено устройству дел Липухи, поступающего вольноопределяющимся в артиллерию. Утром я звонил к ректору М. А. Мензбиру с просьбой о распоряжении выдать мне бумаги Липухи, их надо непременно было получить сегодня, потому что артиллерийский командир, который его принимал, сказал ему, что примет только до 1-го октября, а уже 1-го будет поздно. Ректор любезно меня выслушал, обещал распорядиться и действительно исполнил обещание. В 121/2 Липуха зашел за мною, и мы, позавтракав, отправились в Университет, куда Мензбир обещал быть к 11/2Однако его еще там не было, и пришлось ждать. Я заглянул было в студенческую канцелярию, но испугался множества бывшего там и стоявшего, как везде теперь, в очереди народа. Увидев помощника ректора Д. Ф. Егорова, я было обратился к нему, но он сказал, что это дело ректора; но потом смягчился и спросил, не может ли он что-нибудь сделать. Был вызван секретарь студенческой канцелярии, и так как оказалось, что Мензбир уже отдал распоряжение о выдаче бумаг, то они нам и были сейчас же выданы. На беду оказалось, что нет самого главного документа: свидетельства об отсрочке, которого не прислали еще из воинского присутствия. Было уже начало 3-го часа, а воинское присутствие закрывается для справок в 2 часа. Мы бросились туда почти бегом, хорошо, что оно находится тут же на углу Тверской и Моховой. Мы были там в 2 ч. 20', и, вероятно, мой вид показался делопроизводителю довольно солидным, почему он, человек весьма свирепый с молодыми людьми, в присутствии находившимися, оказался снисходителен, выслушал нас и после двух часов разыскал дело и выдал нужный документ. Мы заходили еще к нотариусу за карточкой Липухи, которую нотариус должен был засвидетельствовать. С получением ее все документы были в руках, но время текло. Канцелярия полковника помещается где-то за вокзалами. Мы пытались было на Театральной площади нанять извозчика до вокзалов, но извозцы просили 8–7 рублей, и пришлось от их услуг отказаться. Я распростился с Липухой, велел ему лететь пешком во весь дух, и он моментально скрылся из вида. Я с трудом и большим промедлением влез в трамвай и выехал из Москвы в 4 час. с далеким поездом, найдя себе место в вагоне-ресторане, где чаепитие сократило дорогу. Вагон этот был полон железнодорожными служащими. В 5 с лишком я был у Троицы, медленно дошел до Академии, встретил Б. А. Тураева, с которым мы и беседовали до всенощной. Всенощную служил архиепископ Арсений Новгородский, и служил превосходно. После всенощной я провел некоторое время в ректорской квартире в обществе архиепископа Арсения, епископа Орловского [епископа Серафима], нескольких протоиереев, приехавших из Москвы, и некоторых из наших профессоров. В ректорской квартире были приготовлены постели для ожидавшихся к празднику членов собора. Для них же был приготовлен ужин и чай. Мы отлично закусили и напились чаю. Арсений оживлял всех своей бодростью и жизнерадостностью. Мне предлагали ночевать в ректорской квартире с гостями, но я остался верен Ивану Васильевичу [Попову].