Дневники 1913-1919

28 мая. Суббота. Утро я провел за писанием дневника за время петроградской поездки. К часу дня отправился в факультетское заседание для поддержки представляемого мною В. С. Бартенева. Собрание было далеко не полным; пришлось довольно долго ждать декана [А. А. Грушку], который, страдая бессонницей, спит по утрам до 12 часов. Представления наши о Бартеневе и об Иванове-Полосине, которого рекомендует А. И. Яковлев, прошли вполне гладко. Виппер оставляет П. Ф. Преображенского, очень способного молодого человека, хорошо занимавшегося и у меня в семинарии. Это представление было также встречено сочувственно, но затем разыгралась история. М. М. Покровский представил студента Раппепорта, о назначении стипендии которому он и ранее очень хлопотал. Самого М. М. [Покровского] не было в заседании, он уже находится в Крыму. Прочитан был его довольно обширный доклад, а затем выступили с возражениями против Раппепорта Соболевский и Грушка, указавшие, что работы его ничем особенным не отличались и считать его выдающимся студентом нет оснований. Он получил, правда, в гимназии хорошую подготовку, но и ничего более. В особенности уничтожающую критику дал Грушка, рассказавший об его плохих ответах на государственных экзаменах. Дело стало принимать дурной оборот. Попытка Поржезинского защищать Раппепорта была очень слабой, он его мало знает. Можно было думать, что решение будет отрицательное. Однако принято было среднее решение: ввиду отсутствия Покровского – отложить дело до осени. Только что отрицательное отношение стало обозначаться, как произошел весьма странный и глупый эпизод: Поржезинский вынул из бокового кармана сюртука бумагу, подал ее декану. Это оказалось коротенькое, но энергичное заявление М. М. Покровского, что в случае отклонения его ходатайства большинством факультета он просит все дело переслать в министерство. Это всех крайне удивило. Покровский обнаружил полное незнакомство с элементами хода дел в Университете. М. К. Любавский объяснил, что если он недоволен решением факультета, то может жаловаться в министерство, которое само тогда вытребует дело. Факультет же по собственной инициативе дела передавать в высшую инстанцию права не имеет, и он как ректор такой передачи допустить не может. Я заметил, что заявление Покровского даже не может быть и принято, так как не основано ни на каком законе и совершенно не имеет прецедентов. Я не сказал только, что оно совершенно глупо. Было решено дело о Раппепорте отложить до осени, а бумагу Покровского считать несуществующей. Поржезинский конфузливо положил ее в карман. После этого мы стали расходиться. Пообедав в ресторане Empire[33] и наскоро уложившись, я поехал в 7¹/₂ ч. вечера на Ярославский вокзал, без твердой надежды выехать именно сегодня же из Москвы. Теперь твердых надежд никаких иметь нельзя. Так оно и вышло. Хорошо еще, что удалось нанять извозчика за 2 р. 50 к. и перевезти вещи на вокзал; и то был уже большой успех. На вокзале я увидал не предвещавшую ничего доброго массу народа. Сдав вещи на хранение, я до поезда пошел к Богоявленским и побыл у них до времени, когда открывалась продажа билетов на поезд, с которым я должен был ехать. В 9 ч. 50' – за час до отхода этого поезда – мы с С. К. Богоявленским и с Котиком были опять на вокзале. У кассы стояла громадная очередь, вившаяся по вестибюлю вокзала и простиравшаяся в буфетную залу, где и пришлось стать. У дачных касс были такие же очереди. Такой наплыв пассажиров объяснялся, конечно, тем, что это был канун праздника Троицы, и многие стремились уехать из Москвы на два праздничные дня. С. К. [Богоявленский] и Котик уговорили меня махнуть рукой на поездку сегодня и, переночевав у них, ехать завтра с утренним поездом. Так и пришлось сделать. Иначе, вероятно, надо было бы ехать, стоя всю ночь в коридоре вагона. Мы посидели до 12 ч. у Богоявленских. С. К. [Богоявленский] рассказывал мне о том, что Веселовский наводит справки, не собирается ли факультет возводить его в степень доктора русской истории, что он спрашивал об этом прямо у Л. М. Лопатина, который поселяется у него в доме. Это довольно откровенно! Он же поручил Б. М. Соколову собрать «библиографию» о нем, т. е. все рецензии на его сочинения для А. Н. Филиппова, который собирается возводить его в новую степень доктора истории русского права. Если это так, пусть и возводит. Почетными докторами русской истории в Московском университете делались люди уже к концу их ученой деятельности, когда видны были большие результаты. Веселовский слишком для этого еще молод. Это было бы несправедливо также относительно А. И. Яковлева, который одновременно издал две книги, притом на разные темы. Почему же мы будем Яковлева подвергать двукратному мытарству за то же, что Веселовский получит без этих ученых истязаний.