Читаем Дневники 1914-1917 полностью

Проехали, прошли, и опять наступила в лесу тишина вековечная, природная и выглянула звезда на небе. Тогда вошли в лес телеграфисты и по сучкам дерева вновь развешивали проволоку или ставили столбы; кто шел впереди, кто по одному, оставаясь на охрану, и разводил себе огонек. А может быть, как раз этого стерегли и дожидались враги, когда все проехали, выйдут из леса и оборвут связь? <1 нрзб.>.

-260-

Тонкая проволока в диком лесу. Спиридонов смотрел на нее и как за соломинку хватался.


Белый волк (князь Кропоткин) — попросил мой английский табак, курит мою трубку, садится в автомобиль, возвращает с огорчением трубку — Как быть? — Очень просто: возьмите меня с собой в автомобиль. — Садитесь! И мы поехали.


Гродно, Тэдик. Польская женщина. Интендант-чиновник: любовь одна. Есть ли счастье? Измерение в ширину — счастье, в глубину — несчастье.

Страх ареста: Иван-царевич, губернатор. После войны останутся хищники и святые.

-261-


1916


-262-

-263-

11 Января.

В провинции, как только я взялся за свое маленькое практическое дело, исчезла моя фамилия: называли мою фамилию лишь для того, чтобы, вспоминая моего отца, деда, установить породу мою. Называли меня по имени и по отчеству или только по отчеству, делая из отчества фамилию: Михаил Михайлов. Осмотрели Михаилу Михайлова с ног до головы, разузнали его характер, выспросили о его капиталах и Михаил Михайлов стал обывателем...


Чем дальше, тем больше война со своим смыслом уходит от нас, обывателей, куда-то дальше и дальше: теперь мы воюем не только за свое существование, а и за что-то высшее: там где-то нужно искать ответа, а не здесь: здешнее должно переделаться и настроиться по тому высшему.


Немцы не то что правы, а почти святы в своих намерениях, но все их опрокидывается наизнанку тем, что они бессознательного и естественного добиваются сознательно.


Сознательность происходит от немцев, у них находится головище нашего интеллигентского потока.


Под Новый Год мы собираемся в церковь Заусайлова с ожиданием выслушать что-то о Новом Годе, о войне, но старый священник говорит о... сквернословии проповедь: даже самые малые дети изрыгают гнилые слова.

Стильная церковь в Ельце. Церковь стиля модерн, выстроенная купцом Заусайловым, а священник старый и под Новый год в это страшное время читает проповедь о сквернословии: «Даже самые малые дети изрыгают гнилые слова».

Зима в Ельце: стоя на коленках, вылетают из-за углов на своих розвальнях заиндевелые скифы, матерным словом

-264-

расчищая себе путь. Мальчишки на коньках мчатся по тротуарам через весь город к реке. В рыбных рядах греются приказчики, коровьими хвостами подхлестывая кубари. В мясных рядах мчится обезумевшая лошадь с одними оглоблями.


Из письма англичанам: «У нас в России самое главное, что люди живут без памяти добра и зла, и весь строй общественный стоит на кумовстве».


Когда война кончится? каких покупать лошадей: очень старых или очень молодых и, если молодых, то каких лет — двух, трех?


Помещик в городе (А. М. Ростовцев): Сумасшедший цветовод живет себе в городе и смеется над дешевым маслом и яйцами в деревне, над народолюбием... Теперь умирает...


Политика на улице:

— Мука-то, мука-то, Бог знает что!

— Овес-то, овес-то, черт-е-что!


12 Января.

На следующий год надо сделать, между прочим, следующее: 1) Привести в порядок сочинения 2) Систематизировать занятия географией (и с детьми) 3) Привести в порядок «военные наблюдения» 4) Наладить хутор.


Крещенское. Под Крещенье в имении, где мы выросли, вспоминали мы свою няню и ее обычай вечером с фонариком выходить на двор и ставить мелом кресты на воротах, дверях и всяких столбах. Говорили, как о давно прошедших временах, с грустью о том, что религия в народе теперь совершенно исчезла. В Крещенье утром пошли зачем-то в конюшню, а там крестики, на скотный двор — и там крестики, в людскую — и там крестики, везде были крестики точно такие, как в те далекие времена. И на передке розвальни тоже были крестики.


На рассвете с веселой песней каждый день мимо окна проходят солдаты, бабы смотрят на них и киснут, поют веселое,

-265-

а бабы плачут, и вот одна молодая девица медленно склоняется к своему подолу, поднимает и утирается.


Зима в Ельце: стоя на коленках, бородатые мужики вылезают из углов на своих розвальнях, как скифы, ругаясь по-матерному...


Царь велел прекратить спекуляцию. Хвостов передал это веление губернаторам, т. е. — городским головам. Наш городской голова собрал всех известных у нас спекулянтов и предложил им вопрос, как прекратить спекуляцию.

Почему нельзя в Ельце выбрать настоящего голову? Большие города — голова зависит от министра, меньше — от губернатора, а губернатор от секретаря (секретарь-черт Федоров). Вся масса этих властных людей, в конце концов, зависит от секретаря-черта (индивидуалиста, прощелыги) Заусайлов — Федоров — Петров (непременный член) — Иванюшин — Ветчинин...


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги