и Достоевского, а эти гении дали потомство бунтарей-коммунистов и тараканных мещан (об этом надо подумать...: владелец нескольких тысяч душ запечных тараканов).
Опять встает это одиночество в страхе вырождения, лечение которого — баба (природа, Толстой, и «Константинополь будет наш»).
Оба равно пали: Толстой в коммунизм, Достоевский в «Константинополь».
Вещь бывает в себе у Канта, и вне себя вещь — наша революция.
Говорят, что красные взяли Курск и еще у них какая-то большая победа и что будто бы Деникин отступает до Кубани. Начинаем подумывать, что хорошо будет, если Деникин будет разбит. При удаче коммунисты могут исчезнуть незаметно, мы вдруг станем спрашивать: «Где же они? куда делись?» — и, раздумав, увидим, что их и не было, а это мы были «коммунистами», наша эгоистическая злоба создавала бесов, как только наша душа стала свободна от злобы — они исчезли. Коммунисты — образы и подобия нашего собственного прошлого будничного духа. Сойдет с престола одураченный Ленин: победа небывалая, а враг ликует, и нет места победителю среди побежденных — вот что еще может быть!
(Вот в том-то и есть очевидность его бытия (чёрта), что попадаются в ступу его и невинные жертвы, стало быть, он исходит ежели и от нас, [то] действует самостоятельно, наше зарождение, а бытие его отдельное.)
Опять говорят, что иностранцы ультиматум предъявили белым и красным, чтобы кончить войну, и белые будто бы послушались, отступают, а красные не слушают, что Москва и Петроград заняты белыми. Успенский, узнав, что мужики не слушаются, не дают подвод, сказал: «
Ночь. Михайлов день.
А об этом все-таки надо подумать: как это в момент полного морального разложения строя комиссародержавия (нужно только вспомнить Горшкова!) — красная армия
-456-
вдруг одерживает колоссальную победу над Югом, так что наглое хвастовство Троцкого становится пророчеством...
Есть слух из Москвы, что причиной отстранения Деникина является приказ Англии, которая недовольна еврейскими погромами, и что отступление полное, глубокое, на днях будет занят Харьков.
Мое богатство — чугунка и Хрущевский хлебный паек, радость моя теперь единственная: проснуться рано, часов в пять, когда полная тишина в доме, заварить себе чаю и за чаем, за курением махорки сосать свою медвежью лапу. Теперь я понимаю, почему медведь сосет свою лапу, — это он так думает; какая завидная жизнь! лежать всю зиму в тепле, ничего не делать, не хлопотать о продовольствии и сосать свою лапу. С помощью чугунки, пайка и записок я этого достигаю на утренние часы. Но вот рассветает, на дворе показываются какие-то два солдата, проходят мимо окна, звонятся ко мне... злоба у меня невероятная, я, как медведь, потревоженный, готов от злобы поднять вокруг себя снежную метель, вылететь из нее черной копной и задавить дерзких, но какое мучение! открываю дверь: «Что вам угодно, товарищи?» — «Посмотреть ваши комнаты». — «Кто вы такие?» — «Агенты Чека». — «Ну, посмотрите...» — «У вас два самовара? А это что, спирт?» — «Древесный». — «Ну, как!..» Нюхает. Другой стоит и щелкает подсолнухи, выплевывая на вымытый пол... О, как бы я разломал свою берлогу, как бы я бросился давить их, и как все это просто у медведя, как завидно обеспечена ему неприкосновенность жилища и как геройски он умирает за право быть хозяином своей берлоги!
Утром рано потому так радостно встаю я и сосу свою лапу, что, знаю, в эти часы я — неприкосновенный медведь.
Лидия вчера, 21-го, на 10-й день болезни отправлена в Красный Крест и теперь лежит без сознания в своем неприступном сыпном бараке. Единственный верный и
-457-
любезный ей мужик Никифор, когда ходила она к нему, тифозному, за хлебом, вместе с хлебом снабдил ее сыпною вошью. И теперь она совершенно, может быть, умирает в сыпном своем бараке и умрет — не увидишь как... Вьюга, метель…
Холод и сыпные вши — этого Франция не знала во время своей ужасной революции.
Художники Советской России в тот самый момент, как созерцали, тут же и делали: художество было в действии, потому собственно искусства и не было.
В Народном Университете читал свою «Чертову Ступу», прошло очень хорошо, только интеллигенция воспользовалась случаем напомнить о своем неверии.
Буду читать: как собираются цветы народной жизни: былины, духовные стихи, сказки, песни, причитания, частушки.
...зима бесконечная! так охотно вычеркнул бы из жизни эти четыре месяца невольного креста.
...если уж и сознавать необходимость креста, то есть что не уйдешь, надо еще в душе какую-то ценность иметь от жизни, и что вот я действительно из-за чего-нибудь или за кого-нибудь страдание принимаю, а то крест как виселица.
Расчет до весны, до 1-го Марта: 108 зимних дней (Божьих), которые мы все (Сытин, Коноплянцев и др.) готовы с наслаждением возвратить Богу, лишь бы весна.
107 Божьих... как-то прошло.