Дневники 1920-1922

С переездом в Иваники создалось так, что у меня нет ни одной книги (кроме Ключевского и детских учебников), нет ни одной газеты (даже «Известий», даже сельскохозяйственной), нет ни одного человека, мало-мальски меня понимающего (кроме больного Левы), — можете себе представить, как я радуюсь письму. А еще, если бы книжки прислали от какого-нибудь автора в подарок, как раньше делалось?

Задумал я, было, составить книгу под общим заглавием «Чертова Ступа» — первой поместил бы сцену (пьесу), потом показал бы все пережитое (многое написано в отрывках), да поработаю, поработаю и оборвусь — нецензурно выходит (напр., как опускают в прорубь мужика при взыскании чрезв. налога), скажут, что это я против существующей власти выхожу, а не против Чудища. Между тем я против существующей власти не иду, потому что мне мешает чувство моей причастности к ней. В творчестве Чудища, конечно, участие было самое маленькое, бессознательное и состояло скорее в попустительстве, легкомыслии и пр., но все-таки… власть эта уже, так сказать, последствие, нагар, пустяковый шлак, всплывающий наверх (кто не засыпал, читая экономические фельетоны Ленина, кто не смеялся над Луначарским и над селянским министром), не в этом, конечно, дело.

Итак, я жду, что Чудище кончится, и жду от Вас узнать, во-первых, отличаетесь ли в этом ожидании, по существу, от меня, а если не отличаетесь, то, во-вторых, нет ли каких признаков нового времени. Чрезвычайно интересует меня затея Ремизова, не могу понять, — что его гонит из-за границы и что его туда погнало, кажется, человек умный и с бухты-барахты ничего не делает. Микитов нам писал, что там очень хорошо зарабатывать и жить можно, — а разве это мало? Если тоска по родине, так Петербург современный та же эмиграция и отвлеченность (Вольфил). Если Вы мне ответите, то я напишу Вам следующее письмо в защиту социализма, потому что я уверен, что в Вашем улье многие считают провал советский — провалом идеи социализма.

Знаете, меня так подмывает, что я, может быть, и не дотерплю Вашего ответа и примчу.

Второй присест

8 Февраля. Метель занесла пути, так что даже нельзя за 1 ½ версты дойти снести письмо, делать нечего, продолжаю о пасеке Вашей. Когда Вы пишете, что вот такой-то писатель написал замечательную книгу (Есенин, Белый и др.), то я не придаю этому, как раньше, большого значения, потому что зима, пчелы не летают и все происходит в Вашем улье при подкормке сахаром. Во всей огромной стране, кроме Вашего Петербургского омшаника, снежное кладбище, в больницах нет лекарств и дров, школы не учат, фабрики не работают, крестьяне пердят на печках, чиновники воруют и лгут, ни одного честного человека вокруг себя я не вижу (кроме докторши Смирновой, — но она стонет).

Третий присест

Вся интеллигенция страны собралась в два гнезда — за границей и в Питере, одно эмигрантское, другое академическое, и спор идет между этими двумя обществами, вся остальная страна живет про себя. Попасть туда, наговориться, начитаться — как хорошо! и если при этом не забыть себя со своей пустыней, то может быть и очень даже полезно. Непременно надо поехать… почему непременно? а если заняться этой агрономией и остаться навсегда, как Энгельгардт?

10 Февраля. После многих дней метелей сегодня глянуло солнце, и в час-два все деревья покрылись густым инеем. Был сверкающий полдень, и тепло от солнца было очень приятно, мы долго грелись на солнце. Отгоняю мысль о необходимости ехать — очень опасно ехать, свирепствует тиф, умерших раздевают и голых выбрасывают из окон, ну, как тут ехать!

12 Февраля. Газеты выписаны, но не получаются, потому что говорят, что по дороге выкуриваются. Ничего не знаем, но без газет известно, что в Генуе будет продаваться Россия. Чудовищно звучит, но есть утешение, что и мы бы, став теперь во власть, делали бы то же. Еще мы знаем, что прошлый год управляющий Совхоза получал паек 2-й категории, а рабочий 1-й, теперь управляющий получает ровно вдвое против рабочего.

15 Февраля. Сретенье. Дня три уже стоит оттепель, ворона кричит, скоро весна.

Продолжение «Мать земля»:

«Перебили меня писать, оторвался, посмотрел со стороны и оторопь нашла: ну, что я описываю, какие это „герои“^{134}, из обыкновенных обыкновеннейшие люди, дети моей милой старушки Ник. Мих. и Лид. Мих. Алпатовы…»

Конец статьи об Энгельгардте^{135}.