Читаем Дневники 1920-1922 полностью

— Он был предтечей будущего строительства той обыкновенной жизни земли, которая бывает землей героев, чем сильнее эта земля, тем сильнее и герой, так или иначе, прямо или косвенно, только всякий герой, всякая личность нуждается в этих питательных соках земли. Нужно быть снисходительным к этим миллионам людей, которые размножаются и хотят непременно быть счастливыми на земле, нельзя называть это обыкновенное чувство жизни буржуазностью или мещанством, подменяющим Бога кумиром, но если все привыкают к этим словам и они дают вам понятие о силе жизни земли, росте ее населения растительного, животного и человеческого, то пусть будет по-вашему, и я скажу, что Энгельгардт был предтечей идеи буржуазной революции в России.


16 Февраля. Во вторник, третьего дня, Лева пришел весь мокрый — много бегал на лыжах, на другой день я заметил в нем перемену к худшему: нервность, затемненный взгляд и сосредоточенность, сегодня утром появился характерный признак его болезни — руки с опущенными ладонями и спех: хватил чаю и на улицу и т. д.

История купеческой шубы.

Смерть Лиди: тиф, больница, кладбище и город.


18 Февраля. Н. М. был человек очень хороший{136}, но, как все хорошие люди, он не знал, что хорош, и всю жизнь свою мучился, что он не такой, как настоящие люди. Где эти настоящие люди, кто они такие? в жизни он едва ли видел, но настоящий человек был ореолом его личного существования; после в самые тяжелые минуты своей жизни он недоуменно меня спрашивал: если все кругом так безобразно, то откуда же пришло к нему, что есть какой-то светлый человек?

Из жизни его в это тяжелое время, когда преступление стало на место закона, у нас с ним был такой разговор:

— А как же Бог?

— При чем тут Бог, — сказал я, — как это у тебя Бог вспомнился, ты же Богу никогда не молился.

— Как не молился, — ответил он, — я всю жизнь свою постоянно молился, только и занимался этим, что Богу молился.

— Ты не веровал.

— Да кто тебе сказал, что не веровал? Неужели веруют и молятся только в церкви.

— Хорошо, но ты это в себе не сознавал.

— А зачем это нужно сознавать, это и нехорошо сознавать.

Мы сидели на лавочке. Я поднял с земли пуговку штамповочную с тонким рисунком на ней, я думал, сколько тут было лишней работы, и над чем, над пуговкой, тут и художник трудился, и литейщик, и фабрика, и конторщица, кто-кто только ни работал, и над чем, над пуговкой!

— Совершенно лишняя работа! — сказал я.

— А я разве не понимал всегда, что это все лишнее, и разве я за это сержусь, за то, что они против этого идут? и против попов и дворян.


Еще из его жизни: теперь, когда я привожу в порядок свои записки, приходится мне упомянуть и про четверть спирту, зарытую нами на огороде, как она росла в цене, и Н. М. время от времени высчитывал: до 1000 р. дойдет! Бедный! теперь он в земле, и четверть его в земле, и цена ее по последнему моему подсчету уже 4 миллиона. Он копал в подвале яму в макинтоше и в нем же встречал на дворе комиссаров с улыбкой и любезностью мужика к барину. В последние дни носил на себе шесть пар белья.


Как подумаешь иногда, усталый, каких маленьких людей собираюсь я описывать, — оторопь берет: зачем, кому это нужно, и бросишь. А потом соберешься и думаешь, и опять за свое: большие люди, думаешь, сами расписываются на страницах истории и у них имеется множество слуг, которые не дадут им исчезнуть. Но тихий, скромный человек так-таки и сходит на нет, такой хороший, милый мне человек — и вот нет никому до него дела. Досада вызывает новые силы и думаешь: а вот нет же, не дам я тебе от нас исчезнуть. Живи, любимый человек, живи!


Мы расставались с Левой на перекрестке, он шел в училище, а я на базар, расставаясь, целовались, и он мне говорил:

— Ну, папочка, смотри, не продешеви.

Я шел на базар и вдруг, смотрю, он бежит ко мне.

— Что ты?

— Давай еще раз поцелуемся (мальчик возвращает отца своей матери).


Сегодня ночью я проснулся с мыслью о возрождении, и долго-долго думал об этом в связи с прошлым России, и вспомнил Мережковского. Слышу, Лева бредит во сне: «Возрождение, возрождение». Бредил ли я раньше пробуждения и так он подхватил это слово? Не знаю, как объяснить иначе?


Богатство правительства заключается в свободе граждан и свободе мнений — это мера общего запаса свободы. Наше правительство теперь самое бедное в мире.


20 Февраля. Февраль — Весна света, март — воды, апрель — земных покровов, май — деревья.

Газеты не получаются, потому что по пути выкуриваются, ничего не знаем. Сын кузнеца, Миша, рассказывал, что англичане представителей Ленина не приняли, а пожелали иметь дело с самим Лениным, и Ленин согласился было, но конференцию отложили до марта. А Вл. Сем., семинарист, учитель, другое рассказывал, будто мужики ездили в Смоленск на собрание, и там вышел какой-то седой и спрашивал мужиков: довольны ли они нынешним правительством?

— Как же быть нам довольными, — отвечали мужики… (перечисление болезней и пр. бед).

— А желали бы царя?

— Как же нам не желать…

— А будете платить подати?

— Будем.

— И будете…

— Будем… и т. д.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии