Читаем Дневники 1920-1922 полностью

Капитал заключается в даровитой личности, способной организовать массу для производства ценностей. Капит. культура направлена на производство таких личностей. Существование социализма возможно лишь как антитеза к-му (так все существует, двумя сторонами). А вот у нас исчез капитализм, исчез и с-м. Так христиане существуют, пока существуют язычники. Вот почему и великая победа как торжество одного начала ведет к его же гибели.


В любви нет неподходящих пар, любовь — это проявление себя, каков я есть (в юности я — магазин пороховой, спичка и взрыв, но не всякая спичка взорвет). В новом свете земляк (счастье), (Санхо Горбачова), Горбачов и его лесная баба (нет счастья — надо трагически нарисоваться), художество — это трагическая саморисовка. И так чувство родины у всех них совершалось, как чувство любви к женщине: земляк и Горбачов — так же разнообразно-индивидуально…

Помяни Господи:

Горбачов Вас. Алекс.

Соколов Николай Алексеевич

Богданов Николай Николаевич

Ульрих Вас. Данилович

Семашко, Маслов, Коноплянцев.


8 Сентября. Рыбу ловят на червяка, птицу на зерно, волка на мясо, медведя на мед, а мужика ловят на землю.

Подумаешь — многомиллионный мужик, медведь, и не мог сообразить, а какой-нибудь Троцкий, похожий на фармацевта, вперед знал, что дать землю мужику значит связать его.

Теперь ходишь и видишь, как бьется затравленный зверь: и ни туда, ни сюда шевельнуться нельзя.


Слушаю одну музыку — ветра в лесу. Да вот еще рано утром до света слушаю, как моя кровь по телу бежит, и если дождь на дворе, слушаю, как вода по земле поплескивает. И думаю: «Кровь по телу, а вода по земле, кровь и вода, тело и земля…»


13 Сентября. Коля брат, неудачник, все потерявший, разуверенный в людях, верил в какого-то светлого человека — удивляюсь, откуда эта вера, но верю. Так и Ничше, такой же, разница в том, что Ничше полнее высказался…


19 Сентября. Неделя прошла в поездке в Дорогобуж на три дня, в охоте и в зубной боли.


Кольцо-обруч из золота. Обручальное кольцо советское.

Вид города: Киев, Смоленск, Дорогобуж.

Мих. Алекс. Афанасьев: попович на службе у грузинки (Коноплянцев): доит корову, хранитель музея.

Савин и Афанасьев.

Булычевы: Павел Григорьевич, Марья Ивановна и Александр Павлович — золотых дел мастер, кольцо советское.

Афанасьево-Коноплянцевское семейно-центростремительное начало и Савинское научно-центробежное.


Живешь, как будто вечно зуб болит, ненастоящая жизнь, знаешь, что это пройдет, но не проходит, и вот в зубной боли начинаешь находить редкие отпуски и привыкаешь к ней.


21 Сентября.

— Собака ногу поднимает на цветок, а тому это удобрение.

Рылся в письмах Барышниковых полдня. Ходил с Бульбой в Чистик: хорошо в лесу! погода теплая, сухая, по утрам сильная роса на лугу, покрытом паутиной, как морозом. На взмете трясогузок великое множество, во славу Божию, перебираются к теплу. На клюквенник ходят бабы и тетерева, убил одну тетерку выстрелом метким издалека. И все хорошо, а душа будто оглохла: хорошо, а не отзывается в глубину, живешь, ничего не понимая, и, как глухой, только догадываешься.


Разрушение бывает творческое и просто уничтожение, точно так же, как бывает творческое и уничтожительное сохранение, а созидание есть сознание меры разрушения и сохранения (люди разрушающие и охранительные).


22 Сентября. В Чистике далеко срывались тетерева и слышалось токование молодых петухов, после неудачного выстрела по белым куропаткам с клюквенника поднялась несметная стая журавлей, выстроилась в треугольник и облетела кругом все болото. Убили только одного горшнепа.

Вся страсть к охоте со всеми ее прелестями сосредотачивается на моменте выстрела, и, кажется мне, заключается она в чувстве полной личной свободы после огромного труда хождения, а свобода — в артистическом прицеле, и это все; после дома радуются принесенной дичи, и так радость бывает двусторонняя, и о свободе, с моей стороны, и о еде, с их стороны, в этом потреблении заключается их признание. Так, бывало, и в литературе, пишешь для себя, живешь полнотою минут вдохновения, а потом начинается использование этой минуты, превращение в книгу, в деньги, в славу — что-то совершенно другое и между тем необходимое условие для вдохновения. Если бы теперь я стал писать и предлагать обществу свои рассказы, то это было бы все равно, как артистически стрелять ворон и носить их домой.


25 Сентября. Алексино — 5 верст от Громова — от Гр. в двух верстах Шеметово, вырубка до Озерища, в кустах руины лесопильного завода.

Возле Озерища живет Иван Иванович, эстонец, пчеловод.

Охотник Тюшкин на хуторе в Шеметове.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии