Читаем Дневники 1920-1922 полностью

Прежде всего устанавливаю, что духовная прострация происходит оттого, что я совершенно оторвался от жизни: прошлое можно воссоздать, если как-нибудь прикасаться к действительности, т. е. к настоящему; с другой стороны, является такое гордое сознание — неужели необходимо потолкаться в столице, чтобы начать какое-нибудь серьезное дело, с третьей стороны, — кто из ссыльных в Сибирь привозил с собою научные или литературные работы?


31 Августа.


Неожиданность

Мы утрепывали из города в Алексино босые с мешками продовольствия. Из встречного стада коров вывернулся оборвыш с веревочной сумкой через плечо и длинной палкой. Увидав мою зажженную папиросу, пастух остановил меня, попросил закурить, а сам вынул кисет — дело долгое, товарищи утрепывали дальше.

— Пастуху надо иметь, — сказал я, — кремень и огниво.

— Как пастуху, — закричал он, — я не пастух, я солдат, еб. твою мать! Я солдат! — закричал он, дико вращая глазами.

— Ну, если ты такой сердитый, — сказал я, — то нет тебе огня, — и пошел дальше.

А он орал, пока слышно было, орал во все горло, что он не пастух, а солдат, слышно перестало быть совсем, когда мы вошли в лес — «мать, мать!» и стихло.

Кто он был? Может быть, солдат с Георгием, расстроенный здоровьем, попавший в атмосферу столкновения народов и классов, как стрелочник между буферами вагонов, уцелевший с одной идеей солдатской чести?


Русская работа

С. В. все лето корчевал, косил, возил, лето прошло, как сон больного, и только хотелось спать и спать. «Понимаю теперь, — сказал он, — что после такой работы можно всю зиму проспать».

Ласточки.

С неделю уже не вижу ласточек, улетели. Говорят, будто журавли и гуси улетели, но я не верю.

Узнал, что ласточки здесь, только собрались стаями и сидят где-нибудь мокрые на телеграфных проволоках.


1 Сентября. Пасмурно… сыро. Домашняя медицина.

Дурные (мелкие) мысли связаны с дурным состоянием желудка, но неизвестно, что служит причиною — дурные мысли или дурной желудок, бывают, напр., случаи, когда при внезапном известии о расстройстве дел у дельца внезапно расстраивается желудок. Хорошие мысли и намерения тоже, несомненно, связаны с хорошим состоянием желудка, доказательством чему служит деятельность множества человеколюбивых обществ и даже обществ покровительства животным, словом, при хорошем состоянии желудка постоянно бывают хорошие намерения, но я не слыхал никогда, чтобы человеколюбивые намерения исправляли дурной желудок. Итак, дурные мысли могут испортить желудок, но хорошие мысли на испорченный желудок не действуют и, вернее всего, являются прямым следствием роскошно удовлетворенного здорового пищеварительного аппарата. Из этого прямо выходит, что людей надо кормить, и они будут добрыми. После этого можно направить деятельность в область духовную, чтобы бороться с теми дурными мыслями, которые не имеют, как мы видели, желудочного происхождения, а напротив того, внезапным своим появлением могут расстроить совершенно здоровый желудок.


Странно и жалко, что благороднейшие люди теперь выпаливают свой душевный заряд, в сущности говоря, по поводу мелочей (большевизма). Выходит так, будто они готовились в бой с большим врагом, а выходит маленький, миллионы маленьких, и на каждого нужно готовить заряд, как на большого, ну, разве так хватит зарядов! хлоп, хлоп! и никакого действия. За этим всем нужно не стрелять, а не обращать внимания в ожидании настоящего врага, нужно уметь отличать серьезное от мелочей, бороться же с мелочами — значит приспособляться или отступать, но в приспособлении (отступлении) нужно знать предел, а то как раз отступишь в нужник и там тебя запрут.

Раньше беспокоил пристав, теперь рабочком.


5 Сентября. Пустые поля. Ветер несет желтые листья. Ястреб-конюк конючит над лесом, и с ним учится конючить его молодой наследник. Синица. Сойка. Сороки. Скрипит дерево.


Вельский технорук уступил Василия Федоровича техноруку дорогобужскому за 5 возов сена. А Вас. Фед. когда-то был владельцем 1000 дес. земли, теперь его, специалиста, меняют, как меняли когда-то предки Вас. Фед. своих крепостных на сено, на собак…


Одно, только одно дерево на берегу озера стоит уже совсем золотое и светится у воды своим светом, даже когда потухает заря. Сегодня один посетитель Музея, осмотрев колонную гостиную, сказал, что похоже, будто он был у постели смертельно больного. Правда, усадьба наша вся труп, и чуть только тлеет искорка жизни у озера и у нас в комнатах, засыпанных умирающими мухами. А может быть, это и я такой: мои заметочки в эту книжку — последние признаки жизни. Но все кажется, пока не кончился, что еще увидишь жизнь. Так дерево на берегу озера наверно скоро осыплется, а перед концом зацветет золотом осени.


Тут взял я хорошую уручину{121}.


Заповедь: признай самого себя.

Первый свет: луны сейчас не может быть, я ее видел вечером, тонкая, как проволока, сейчас рождение месяца; это не луна, это первое начало дня, день лунеет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии