Дневники: 1920–1924

Он заявил, что я говорю то же самое, но не имею это в виду. Но именно это я и имею в виду. Думаю, мы могли бы сблизиться с Элиотом на почве свойственной нам обоим проклятой чрезмерной чувствительности, но я погружаюсь глубже, чем он; возможно, я бы смогла научить его нырять. Его преимущество передо мной в том, что он может смеяться. Он смеялся на «Любовью за любовь», но, написав это, я, похоже, перегнула палку. Мы видели, как Джордж Мур[494] разговаривал на лестнице с Эдди Маршем[495]; он немного тучный, с тусклыми глазами, слабый, невзрачный. Я была разочарована. Ни намека на щегольство. Что касается Клайва, он одевается и позирует так же эффектно, как любой красавец-актер на премьере. Там была Мэри [Хатчинсон]. «Том, – сказала она Элиоту, – ты должен прийти и посмотреть на лодочные гонки». Что ж, эти женские эмоции, которые я не берусь описывать, забавны; в моем случае они не очень серьезны. Потом мы встретили Нессу и Дункана, потрепанных как старые мотыльки, и вместе отправились домой. Вчера я купила пару сапог за 33,5 шиллинга – их сшили для кого-то другого, но мне они подошли идеально. Правда, моя стопа по форме напоминает змею. Что касается писательства, я потратила впустую последние три дня и не собираюсь ничего делать в Корнуолле, кроме как читать классику: «Кандида[496]», исторические пьесы Шекспира[497], «Адольфа[498]», письма Китса, Томаса Харди[499] и, возможно, «Гудибраса[500]». Я найду какую-нибудь старую биографию или низкопробный роман и буду читать только это. Неважно.

Леонард – импульсивный человек. Он разрешил миссис Мартин[501] пожить в Монкс-хаусе уже с завтрашнего дня. Будучи полной дурой, она так и не вышла замуж, ничего не контролирует и плывет по течению, а я не вижу причин, которые смогут однажды заставить ее съехать из нашего дома. Как нам потом ее выгнать? Я почему-то представляю, что она откладывает яйца по всему саду; аморфная женщина, да еще и немка.

Вчера я пила чай с Нессой и узнала много неприятного. Бедняжка Энн [дочь Адриана и Карин Стивен] унаследовала ушную болезнь Карин, и ее нужно срочно оперировать[502]. Им придется уехать из Чарльстона. А Клайв, по словам Нессы, не горит желанием праздновать с ними Пасху. Адриан зашел сказать, что Дезмонд хочет меня видеть и ему немедленно нужна моя статья. Адриан отпустил короткие рыжевато-коричневые усы, которые до жути напоминают волосы, отрастающие после смерти. Он кажется мне выдающимся, но в той же мере (для меня) доминирующим.

Из других новостей я, кажется, забыла упомянуть, что Литтон временно живет с матерью, после того как она упала в обморок.

Вулфы отправились поездом в Пензанс в среду 23 марта и поехали в Понион[503], недалеко от Зеннора, где они остановились у миссис Хоскингс[504] в несколько минутах ходьбы от коттеджа Арнольд-Форстеров “Орлиное гнездо”. Вулфы вернулись в Ричмонд в четверг 31 марта. Следующая запись, ошибочно датированная 28 марта, написана на двух отдельных листах бумаги, вложенных в основной дневник.

30 марта, среда.

Это наш последний вечер здесь; Л. собирает вещи, а я не в настроении писать, однако нутром чую, что мне потом захочется прочесть записи, действительно сделанные в Корнуолле. Оглядываясь через левое плечо, я вижу на фоне атлантической синевы желтый утесник[505], слегка взъерошенный, тянущийся к небу, сегодня туманно-голубому. Мы лежали на мысе Гурнарда[506], на критмуме[507] среди серых скал с вкраплениями желтого лишайника. Как мне описать сцену? Лежишь и смотришь вниз, на полупрозрачную воду; волны пенятся, разбиваясь о скалы; чайки качаются на клочках водорослей; скалы то сухие, то залитые белыми водопадами, льющимися из расщелин. Рядом никого нет, только береговая охрана сидит у станции.