Дневники: 1925–1930

Вчера вечером ужинала с Клайвом, чтобы познакомиться с лордом Айвором Спенсером-Черчиллем311 – элегантным, утонченным юношей, похожим на комара; очень гладким и гибким; с полупрозрачным лицом-бутоном и ногами газели; в белом жилете с модными бриллиантовыми пуговицами; и с типичным для всех американцев желанием понять психоанализ. Именно он и заставил меня задуматься о своем возрасте. Я допустила ужасную оплошность еще в начале вечера, сказав, будто мне нравится картина, которая мне не нравится, а потом поняла, что ошиблась и имела в виду совсем другую. Если бы я чаще слушала интуицию, ничего подобного бы не произошло. По какой-то необъяснимой причине эта ситуация немного испортила мне вечер. Лорд очень оригинально все подмечал и анализировал – умный мальчик. Меня впечатлила сообразительность мужчин и их способность быстро и уверенно переходить с темы на тему туда-обратно; никаких осечек, все четко. Пришел Адриан Бишоп312, румяный лягушонок; потом я начала собираться домой, и Клайв с присущей ему проницательностью и лаской, но не вполне уместно извинился за то, что мне не удалось вдоволь наговориться; я ответила какую-то ерунду и была немного расстроена из-за этого. В остальном вечер меня позабавил, и я, как ребенок, хотела остаться и подискутировать. Правда, тема спора вышла за пределы моей компетентности: как, если Эйнштейн313 прав, мы сможем предсказывать жизнь наперед?! Гадалки теперь умеют точно читать мысли людей, по словам лорда Айвора, который, кстати, не читал ни Генри Джеймса, ни ВВ; ему примерно 23 года, и сегодня утром он послушно явился в типографию, чтобы купить полное собрание моих сочинений. Ни один интеллектуал так бы не поступил. Они слишком озабочены спасением своих душ, эти аристократы; вот, например, лорд Бернерс на днях посылал за Пикоком314 по моей рекомендации.

Кроме этого, у нас ужинала Би Хоу, а в один из теплых прелестных дней мы ездили к Филиппу315, увидев и дом, и лошадей, и башни-перечницы в Уоддесдоне, и мне понравилась Бэбс316, но, как говорит Эдди, который приезжал на чай в воскресенье, это, «уверяю вас», все мое воображение. Если узнать ее поближе, она наверняка окажется очень скучной. Он знает десятки таких, как она. Но кто не скучен? По словам Эдди, только «блумсберийцы».

Потом была Сивилла Коулфакс, которая быстро смирилась с тем, что я к ней больше ни ногой; дешевого чая можно выпить и здесь, что она с благодарностью и делает. Она в привычной ей манере, безрадостно сухо, описывала свою поездку в Америку; никакого анализа – просто отчет. Чарли Чаплин317 – этакая смесь утонченности и обыденности. Но почему? Примеров нет, из чего я делаю вывод, что она лишь за кем-то повторяет, возможно, за Эсме Говардом318, Кулиджем319, Дугласом Фэрбенксом320 или итальянским мальчишкой-водителем. Как хорошая домохозяйка, которой она, собственно, и является, леди Коулфакс готовит Питера321 к тяжелой жизни, стряпая ему завтрак к девяти утра на Уолл-стрит322. В ней есть нотка жесткого профессионализма, совершенно не смягченная великолепием Аргайл-хауса.

24 марта, среда.

– Сегодня я напишу заявление на увольнение, – сказал Л., готовя кофе.

– Где именно? – спросила я.

– В «Nation».

Дело сделано, и впереди еще только шесть месяцев работы. Я чувствую себя на 10 лет моложе; опять гора с плеч и абсолютная свобода. В любом случае я не могу притворяться, будто потери существенны. То была временная работа, подработка, сначала забавная, потом надоевшая, а вчера вечером, после обычного спора о литературных статьях, верстке и т.д. с Мейнардом и Хьюбертом323, Л. принял решение уволиться. Никаких разногласий у нас не возникло. Как ни странно, когда мы пили чай с Нессой, она натолкнула меня на ту же мысль. Фил Ноэль-Бейкер сказал ей, будто считает Л. лучшим из ныне живущих писателей и ему жаль, что подобные люди тратят так много времени на «Nation» и издательство. Я уже начала было спрашивать, не думает ли она, что мы может бросить все это, когда вошел Л. и внес свою лепту в данный вопрос. Он ужинал с Клайвом, так что обсуждение отложили до сегодняшнего утра; решение было принято в десять и озвучено Шефу к одиннадцати; теперь, слава богу, нет больше никаких начальников и, надеюсь, не будет до конца наших дней324.