Дневники 1926-1927

Поладив так, приступаю к роману: до весенней тревоги (15 Апр.) два месяца — пишу два листа. Перерыв на месяц для охоты и рассказов егеря. С 15 Мая — полтора месяца до 1-го Июля — 1 1/2 листа. С 1-го Июля натаска Ромки и еще 1 лист до 1-го Августа. С 1-го Августа по Октябрь рассказы егеря.

Итак, ежедневная работа: 1) Роман о Берендее. 2) Сочинения. 3) Рассказы.

Итак, вхожу в роман

То, что рассказывал Лев Рогачевский о Фатове, о руковод. Гиза (разорвись, а ничего не поделаешь), о нападении на Демьяна ^{58}и Сталине (сталь цепи) — перед чем сплющиваешься в ничто (так было на войне и в революцию), — чему бессмысленно, безумно противопоставлять себя непосредственно и что есть в сущности страх смерти, чего не боится китаец и что пугает христианина, как нехристианская кончина. Это же было мне и в детстве, как черное безликое божество. Вот потом в гимназии и даже сейчас ожидание удушливого газа войны, этой серы с неба без предупреждения праведникам выйти за город, напротив, сера ложится на праведников, а злодеи знают и уходят. Вот это все Кащеева цепь.

Против этого одно: «светящаяся минута», бесконечность в конечном (пир во время чумы или «помирать собирайся, а рожь сей»). Мы теперь за революцию научились знанию, что жизнь не истребима, (человек способен вот на что: культпросвет в Казани командировал в одну деревню инструктора с волшебным фонарем, но инструктор не нашел этой деревни — она вся вымерла от голода и была занесена снегом. В это время один солдат Крас. Армии из этой деревни был соблазняем товарищами поступить в партию, но не поступил, имея в виду возвращение в деревню: там ненавидели коммунистов. После окончания войны он явился в деревню, когда снег растаял, и они встретили его мертвые. Вокруг голод был. Он не знал, что делать с собой, и пожалел, что не поступил в партию: получал бы паек. Рассказывал один казанец, приехавший по случаю голода в Смоленскую губ., рабочий совхоза Иваниха. Да, человек всегда строит жизнь так, будто жить ему вечно, и все равно жить ему фактически 50 лет или год (закон Берендея: помирать собирайся — рожь сей).

1-й закон Берендеева царства:

Помирать собирайся — рожь сей!

(Да будет воля Твоя!)

Жизнь — светящееся мгновенье (тело меркнет, свет летит в бесконечность вселенной. NB: а что по физическим законам свет от угасшего светила теряется на пути или бесконечно летит?)

Кента моя часто подходит ко мне, ставит на колени передние лапы и смотрит на меня умными глазами, ей ничего не надо собачьего, сыта, нагулялась, выспалась, ей хочется от меня что-то узнать новое, чему-нибудь выучиться, но мне некогда, и я говорю ей ласково: «поди, Кентушка, на место». Меня не хватает на удовлетворение ее жажды новых знаний, и я чувствую себя перед ней виноватым, потому что без моей воли дремлет без пользы все богатство ее натуры. Я думаю, это чувство вины перед животным испытывают многие, имеющие с ними дело. Я знаю и в себе самом эти собачьи залежи сил, вспыхивающих нежданно явлением какой-нибудь мысли или образа, когда появляется мой (назову так), старший Друг. Это один из секретов бодрой жизни: сохранить до конца веру в Старшего (эксплуататора).

В последние дни я думал о капиталистах, разделяя их на «кулаков» и благодетелей (дают блага другим). Помню, один рабочий сказал: «Зачем вы ругаете всех капиталистов, есть ведь и хорошие».

15 Февраля.Был у Анатолия Александр. Александрова, жена… Тарасовна. Блины.

16 Февраля.Больше всего боюсь самоубийства и жалею особенно тех несчастных, кто, умирая, рассчитывал что-то «смертью своей доказать». Это можно в Японии, где человек, убивая себя на глазах оскорбителя, снимает с себя оскорбление и бросает его на самого виновника. У нас же человек оскорбивший не только не смутится самоубийством, а тут же будет позорить свою собственную жертву. Так вот теперь властьимущие люди, не имеющие ни малейшего представления о поэзии, напали на бедного удавленника Советской России Есенина: начал Сосновский, потом Бухарин, потом Луначарский и вслед за ними, наверно, скоро будет прыгать наркомздрав Семашко с докладом о психопатологических основах мелкобуржуазного поэта Есенина.

Даме, написавшей два рассказа о любви:

Не советую писать о влюбленности, все это знал хорошо мужчина и то, что не мог знать, перешептала ему влюбленная женщина, и он об этом всем умеет прекрасно сказать. Но дальше: беременность, роды, кормление грудью ребенка — все это совершенно неведомо мужчине, об этом он рассеянно слушает и ничего не может сказать. Вот этот неведомый мир чувств и сопутствующих им мыслей остается как неоткрытая страна для женщины-писательницы и для всех времен одинаково, даже для тех, когда социалисты устроят свой коммунизм. Да, пусть машинный строй захватит всю деятельность мужчины и мужеобразной женщины, производство человека не подчинится никогда законам счета и меры, явятся такие поэты из женщин, перед которыми поблекнет вся мировая мужская «песнь песней».