Дневники 1926-1927

Когда я вышел на холм, с которого было видно все болото, по которому я странствовал в тумане, мне открылась при полном солнечном свете картина, которую я никогда не видал. Все болото было покрыто разноцветными флагами, белыми, красными, голубыми, желтыми, на каждой полосе стояли шесты с бабьими платками, по которым косцы вели полосы. Может быть, у некоторых женщин были и не совсем чистые белые платки, но солнце делало их такими белыми, и фигуры издали были такими стройными, что казались живыми мраморными статуями. Косы вспыхивали на солнце, как выстрелы, когда, бывало, на войне видишь такой огонь и потом ждешь грома. А потом было целое поле телег, на которых выехали целые деревни.

Я потом вблизи проходил, мне кто-то крикнул из кустов: «Иван Устиныч!». Я подошел. «Вижу, егерь идет», — сказал мне рыжий, — и подумал: Иван Устиныч». Он осмотрел мою сетку, наполненную красной дичью, и сказал: «Зачем это ты воробьев настрелял?»

Дома после удачной охоты, перед засыпаньем, мне было виденье, какое постоянно бывает мне в глазах, если я мало пишу и много хожу. Мне привиделась стена болотных зарослей, резко оборванная ярко-зеленой отавой осоки. Стена эта была тростниковых дудок, гораздо выше обыкновенных со множеством темно-зеленых, желтых отмерших, чем-то еще перевитых. И вот из этой стены скачками выходит на отаву маленький в спичечную коробку с носом в спичку на длинных ногах дупеленок, и вслед за ним из желтой стены зарослей большой свет, только не желтый, как у Рембрандта, а серебряный, и в свете этом на коленях старец со сложенными руками на груди: он был серебряный, прекрасный, могучий и двигался вперед дивно, не переступая, на коленях вслед за маленьким болотным цыпленком…

Я проверил себе происхождение этого виденья и понял, что оно в возмещение идеала, живущего во мне и попранного разбитыми головками о носок сапога.

След идти — это значит, муж на одном краю полосы стоит, высоко держит косу, на косе шапка, а баба его идет вниз, и у нее на косе платок: так провешивают, и малейший уклон к соседу, если густая трава, лишний воз или два.

Сегодня Петя с Левой убили 5 бекасов и вечером утку.

В последнюю охоту в болотном березняке на берегу Кубжи мы нашли на болотной кочке, через которую вырастала березка, пятнадцать белых грибов. Дупеля, как белые грибы, нашел одного, ищи другого рядом, сегодня два нашел, а через три дня на том же месте можешь четыре найти или шесть.

Под вечер вышел прогуляться с Ромкой, он подбежал к кустам, понюхал и стал. Я подошел, вылетел петух. Нет, из него будет собака.

9 Августа.Правило: чтобы собака остановилась, нужно остановиться самому. Чтобы собака тише ходила, надо самому тише идти.

Упражнение с Ромкой

Лева шел с ружьем, я с плеткой. Мы согнали бекаса. Потом Ромка учуял его наброд и повел верхом. По месту стал. Верхняя подводка — новость. Я сделал предположение, что за время отдыха он одумался и что вчерашняя стойка по петуху имеет для него такое же поворотное значение, как для Кенты была куропатка. На скошенной отаве, очень короткой, он стал примеривать, очень осторожно подводить, прохватывать верхом, после короткой стойки вылетел дупель, по которому Лева не успел стрельнуть. В кустах Ромка тихо подводил по какому-то следу, я думаю, тетеревиному; потом, когда ему не удалось сразу найти птицу, он стал волноваться, и я отвел его. На некошеных полосах Ромка после недолгого розыска (розыск все-таки был) поднял голову и сделал настоящую твердую стойку. Вылетел бекас, по которому Лева промахнулся. Потом два раза с разбегу спихнул дупеля, в третий раз причуял, подвел близко, умер на стойке. Осторожная манера поиска, полное спокойствие при взлете даже из-под носа и при выстреле давали впечатление старой опытной собаки. Значит, совершилось почти то, что было с его матерью. Вероятно, осень он пойдет и по тетеревам и будет к концу сезона готовой собакой.

10 Августа.Охота на Острове по тетеревам: мы с Левой и Кента.

За вырубкой по ту сторону просеки Кента обнюхала кочки, стала серьезной и повела. Мы думали, что она ведет по косачу, потому что он явно убегал от нее: она вела очень долго. Косач бежит в чащу, и это у него делается сознательно, бежать в пустое место и потом взлететь за кустом, невидимо для охотников. Стрелять часто приходится по мелькающему пятнышку, даже шуму, что возможно только, если держать пальцы на спуске и нервы в очень напряженном состоянии. Но долго ведь так невозможно, или сделается до крайней степени трудно, почти больно и неприятно, думалось: «поскорей бы, поскорей это прошло». А напряжение собаки доходит до того, что при нечаянном громком переломе сучка под ногой она вздрагивает, поднимает голову, оглядывается по сторонам страшными красными глазами, нервная Кента теперь уже делает прыжок.