Дневники 1926-1927

Передохнув немного, я сообразил, что ступать надо не по кочкам и не между кочками, а около самих кочек, а на ровном месте выбирать, где травка погуще. Так я оправился, отдохнул, крикнул подводящей Кенте «подожди!» Она оглянулась, приостановилась, и я подошел во время. В таких условиях, еще при сильном ветре, по которому собака схватывает на огромное расстояние, сбивается, возвращается для проверки назад, опять ведет ощупью, стрельба по бекасу чрезвычайно трудна: ведь взять уже одно то во внимание, помимо провалов в болото, что ружье оттягивает руку и потом оно не совсем слушается, когда надо бывает схватить мгновенье. Однако охотничья страсть разгорается от препятствий, преследование бекаса волнует немного разве меньше, чем крупного зверя, какого-нибудь бизона. Да, охота на бекасов ближе всех других охот к искусству: она делает из бекаса бизона, и даже больше, из мухи слона и не какого-нибудь обидного, а лучшего, чем действительный слон.

Изо дня в день охота завлекает, и нет возможности думать о чем-нибудь другом. Мы охотимся и спим. Потом говорим о будущем дне, и так проходит время.

24 Августа.Прохладное, бодрое утро. Восход в прозрачных, тонко окрашенных облаках. Сердце стукнуло, и отозвались годы, многие годы, в которые оно стучало, и я встретил мою радость, всю мою радость.

Вчера после обеда был дождь, жатва прекратилась, и, отдохнув, вечером загудела молодежь.

Я засыпал под пение похабных песен деревенских парней, и когда пробудился в темноте, было темно и тихо.

Мне привиделся во сне Илья Николаевич в виде беспощадного революционера, друга Плеханова. Потом, при раздумье, в полусне, я увидел его с необычайно нежным сердцем, и этот второй человек был как бы в стальном футляре. И, наконец, прошла вся его жизнь, похожая на жизнь моего хозяина, крестьянина из торговых людей: как мой хозяин, будучи прекрасным крестьянином, никогда не чувствует удовлетворения в этом труде («все голова работает о чем-то постороннем»), так и этот бывший революционер не мог удовлетвориться деятельностью просветителя русского народа. Умный, образованный, трудоспособный обманулся в 5-м году, обманулся в 17-м совершенно и умер, отвергая «академический паек» и принимая его из рук жены своей еврейки. Вот трагедия! Ищу ошибку. Она в том, что революционер (русский) — оборотная сторона медали самодержавия, и либеральные лица были двурушники: в своей деятельности они удовлетворяли свое революционное чувство и потому вместе с самодержавием должны были сами погибнуть. Потом думалось: «а я?»

Этому будет продолжение: «явления прошлого в охлажденном уме, и настоящее в освещении прошлого».

<Приписка на полях> Мундштук.

Новые успехи Ромки

Прошло довольно времени с тех пор, как я пустил неудачно Ромку по жидкому болоту на бекасов. Теперь я решил проверить его на этом самом трудном деле, не одумается ли он, пока у него заживала рана. Сначала мы проверили дупелей на Родниках Вытравки. Нашла только одного и то на том месте, где они по одному всегда попадаются. Ромка подводил к нему совсем по-новому, постоянно возвращаясь назад для проверки, делая потом короткие стойки, когда нападал на свежий след, и потом окончательно замер. Петя ухитрился упустить этого дупеля и потом даже и коростеля: малый совсем развинтился. Далеко до бекасиного места на Вытравке возле погоста по ветру Ромка схватил бекаса верным чутьем и подвел к нему — и это было совсем новое: он вел на ветер с таким определением местонахождения бекаса больше, чем за 100 шагов. Вот это дело!

Я ранил бекаса, он с подбитым крылом спустился на берег Вытравки. Потом, когда мы подняли его, и он слегка полетел, стремясь убраться в кусты за Вытравку, я разгорячился и сделал зря два выстрела в него, чуть-чуть летящего, это был пример, до какого волнения может довести охотника преследование маленького бекаса. Где-то я читал, что бекас, в крайнем случае, бросается в воду и недурно плывет. Теперь я был свидетелем этого: он не понадеялся пробиться через густые ольховые кусты на той стороне и бросился вплавь в воду. Через реку лежало не очень толстое дерево. Придерживаясь за куст ольхи, Петя бросился по дереву наперерез плывущему бекасу, тот забился между прибрежными корнями ольхи и там был схвачен.

Ромка, взятый на сворку, несмотря на угрозы плетью, все время брехал.

Интересно было, когда мы собрались переходить ручей и пустили Ромку вперед, он подошел к струящейся воде и вдруг отпрыгнул назад. Потом крайне осторожно подошел опять и когда убедился, что вода течет, струится, значит, вода живая. Снова отпрыгнул и брехнул раз и два, и пошел, и пошел потрясать воздух своим басом.

— Ромка, Ромка! — убеждали мы, — не будь дураком, иди, иди.