Женщина везла салазки, на них вверх дном стояла новая, купленная на базаре кадушка, на кадушке сидела девочка. Вдруг почему-то кадушка с девочкой упали, кадушка в одну сторону, девочка в другую. Девочка не ушиблась, но когда мать подошла и спросила: «Ты ушиблась?» — она, конечно, заплакала не от ушиба, а от обиды на кадушку, плакала и показывала на нее рукой. Мать догадалась, подошла к кадушке, наказала ее рукой, и девочка засмеялась.
— Слава тебе, Господи, что отказала, — сказала она и перекрестилась.
Наказ детям: чем люди занимаются.
Екатерина Михайловна получала пенсию за 40-летнюю государственную службу ее покойного мужа. Пенсия была 9 руб., и ей было довольно, вот какая скромная старушка. Была она бездетная, муж очень любил канареек и занимался ими страстно. В квартире его было до 50–60 клеток, и за всеми гнездами 40 лет ходила Екатерина Михайловна, в этом занятии и вся ее жизнь прошла. И вдруг какой-то злодей рассказал, что покойник служил в канцелярии московского обер-полицмейстера. Старушку лишили пенсии. Чтобы как-нибудь существовать, она стала подыскивать жильца. Ей указали на кого-то. Екатерина Михайловна пришла к Ефросин. Пав. и рассказала ей, что жилец «наклюнулся». «Служащий?» — спросила Е. П. «Нет, дома занимается». — «Чем же он занимается?» — «Да вот чем занимается, как-то не пойму хорошо, пришла с вами посоветоваться. Тихий человек, скромный, никогда из дому не выходит, не служит». — «Чем же занимается?» — спросила Ефр. Павл. «А занимается, сказали мне, — ответила Ек. Мих., — занимается он будто бы онанизмом».
Полонский.
В гостинице «Маяк» есть парикмахер из евреев. Я пришел к нему поправить бороду и начал объяснять: так надо и так. Он оборвал меня: «Прошу вас не указывать мне: я парикмахер и знаю лучше вас, какая нужна вам борода». Полонский очень похож на этого парикмахера.
Вчера в течение часа порошило. Мы с Яловецким и Петей ездили в Бобошино. Там было множество охотников, их собаки не дали гонять Соловью, и мы вечером явились пустые.
Приходил С. Т. Григорьев, человек очень неглупый, но из всех сил старается перемудрить себя самого.
В лесу все думал о Claudophora. Можно себе представить, какая смута в головах у мужиков пошла, когда из-за этих шаров был поставлен вопрос о прекращении осушки болот.
Узнать в Огоньке: 1) Острый, 2) Новый рассказ.
Писать можно о всем не потому, что все на свете неважно по существу, и дело лишь в мастере и как он напишет, нет, это распространенное мнение — путь к болтовне, я высказался об этом в том смысле, что о всем писать можно, что на свете все одинаково важно и достойно мастера слова.
Писать можно о всем не потому, что все на свете неважно, был бы мастер слова, а потому надо писать о всем, что все одинаково важно. У каждого мастера, однако, в материалах есть своя «суженая», и вне этой родственной связи с предметом описания писатель не художник, а беллетрист. И это, конечно, от удачных и талантливых беллетристов пошло такое циничное суждение: «неважно, о чем, а важно, как написать». Вот и пишут о всем безразлично, вводя в заблуждение начинающих. Отсюда, по всей вероятности, и началась эта жалкая беднота претендентов на творчество, представляющих себе словесное делание писателей каким-то жреческим заговором молчания о тайнах творчества, и если раскрыть этот заговор, то для всех, не имеющих таланта, откроется путь творчества.
Взгляните на жизнь бессловесных, прислушивайтесь к перекличке журавлей, улетающих в теплые страны: по одному нечленораздельному звуку вожака вся стая повертывает, какая сила в том звуке, каким он кажется нам прекрасным!
Так неужели же мне становиться на колени перед журавлями и просить:
— Журавли, раскройте мне тайну своего творчества!
Зачем спрашивать, мне и так видно: для вожака звук сам собой родился из необходимости действовать. Зато и знобит от восторга, когда слышишь этот повелительный крик. А как тоже по-иному оледенеешь, когда в темном лесу в тишине около полуночи услышишь крик какого-то схваченного живого существа, последний предсмертный крик. Или вот в заутренний предрассветный час вы услышите самый нежный детский лепет трепещущих листьев осины и от этого чудесного звука обернетесь к востоку и замечаете, что как будто там чуть-чуть побелело. Неплохо, если случится, поэту прислушаться к предрассветному трепету осины и написать свою зорю в городе, но невозможно методическое выслушивание осин на восходе.
Вчера в 4 д. выехал, сосед прислал лошадь, повез его сын, молодой парень Жорж, в Хомяково. Он спросил меня:
— Что это, хомяки, это что ли, жили там, называется Хомяково?