Кто-то скажет: «Стараюсь не только не называть имени Бога, но даже и думать об этом как можно меньше, потому что имя Бога разделяет мир надвое: половина собирается возле Бога — ангелы, святые и разные угодные люди, половина возле Врага, его сторонники — дьяволы, бесы, черти, чертенята, и начинается война. Что же, раз есть из-за чего воевать и приходится неизбежно — пусть! Но чаще бывает, человек едва имеет времени для устройства мирских своих дел и совсем не склонен к войне и, главное, не из-за чего ему вовсе и воевать, а церковная настройка заставляет его тоже представлять себе мир разделенным на враждебные части…»
N — берег боровой, ближе к озеру бор молодой, несколько сот шагов от берега просека и за ней старый бор, по этой просеке и надо идти к озеру от тропы в д. Ширяйку, приблизительно с версту от р. Шусты. На месте сворота мы сделали на дереве четыре зареза.
Начались осенние медвяные запахи тлеющей листвы, показались там и тут багряные ветки молодой осины и под ногой лист березовый золотой и красный осиновый с каплями росы. Озими везде позеленели. Наша прогулка от 7 ут. и до 7 вечера. Вернулись с ягодами, грибами и тетеревами. Чудесное настроение было, но по возвращении узнал, что утонул охотник, учитель Фед. Степ. Автономов, мы полагаем, что он утонул, спасая московского (или сергиевского) гостя. Его нашли на плесе, под мышкой у него было весло, на которое он опирался, стараясь выбраться из тины, быстрик развевал его волосы в струйках… (вода во рту, а глаза видят).
Несколько дней тому назад я рассказывал И. П. Елкину о жизни одного охотника как примере свободы на земле для человека и в этой свободе возможности счастья. Это острое чувство свободы развивалось у меня всю жизнь и переросло зависимость свою от человеческих отношений. Гибель Фед. Ст-а (в тине, куда он медленно погружался, спасая другого охотника) открывает встречу моей свободы, переросшей человеческие отношения с тоже нечеловеческой необходимостью (смертью: тина). Второе в этой гибели — это страшное действие ее на живущих близких: жена учителя возвращается в родную деревню (Шепелево) как простая деревенская баба, вдова с маленькими детьми… Его последние минуты были наполнены борьбой — это не страдание, это жизнь, последний момент борьбы, крик «погибаю!», потом мгновение, равное вечности, оно не так страшно, я испытал его: легче и лучше так просто остаться, чем бороться: не стоит моей борьбы то, за что нам внушили бороться. Жизнь не стоит борьбы за нее — и после нескольких хлебков воды сознание исчезает. Все это: борьба, мгновение, равное вечности, потеря сознания безмерно легче удара слов у родных: «он утонул» с последующей жизнью духовного калеки. Так выходит, что лично для себя смерть пустяк, значащий не больше маленькой (неопасной) операции, но для других…
Вот еще: скоро год умирает Александров — ему почти ничего, что-то установилось, — жена извелась…
Железная лодка. Начало: Московские думают об этих лодках как лодках: что на них можно спокойно сидеть, повертываться. А это не лодки, а скорее велосипеды: надо приучить себя к мысли о постоянном равновесии.
В Заболотье старые охотники постоянно спорили с теми, кто поддался моде и завел для утиных охот железные лодки. Говорили заступники старых долбленых челноков, что деревянная лодка опрокидывается, и за нее можно держаться, а железная, как ключ, на дно идет, железная лодка — могила. Заступники железных лодок говорили, что легче она, скользит по резуну, и вода в них никогда не сочится, сухо сидеть.
Чистый кол.
От отца я ушел к чистому колу.
Стрежень. Кладное плесо. На месте гибели человека утки, и где-то недалеко стреляли живые охотники. Что значат колы? Мыс, плотик. Какой Давыдов? Стрежень 12 арш. глубины, а на месте гибели: волосы из воды. Страшная музыка.
Начались речи:
— Хотя охота считается забавой, но т. Автономов умер на своем посту и завещал нам соблюдать его дело.
— Сегодня тов. Автономов в последний раз уходит от нас навсегда и говорит нам: «Соблюдайте мое дело и проводите его в жизнь».
Мальчик стихами: «Умер и, утопая, не кричал».