Дневники 1928-1929

29 Августа. Всю-то ночь лил дождь. Утро хмурое, ветреное, холодное. Только после обеда разгулялось, и к вечеру воробьи огромным табунком давали у нас в палисаднике свой осенний концерт. Мне почему-то под пение воробьев вспомнились мужики, с которыми я в нашей усадьбе рос, как родня или, вернее, как фон моей родни, вроде воробьев на акации, и как потом они превратились в «граждан»… и распахали усадьбу по-своему. Какие следы нашей усадьбы сохранились на том месте, где сложилась моя жизнь? Ничего, но воробьи поют о ней на всем свете, да есть ли место на свете, где не собирались бы под осень воробьи большими деревнями?

С Кентой ходил на Скорынинское болото, где взял вчера двух дупелей, никого не нашел и возвратился с тремя бекасами.

Остожие. В кучке молодых березок одна была высокая. Мужик обрубил на ней сучья и сделал стожар. Вокруг стожара он согнул и надломил молодые березки на пол-аршина от земли и все повел и наклонил к стожару и привязал к нему. Так вокруг стожара на сыром лугу стало вроде помоста — это остожие, на остожии сено улеглось вокруг стожара и под сеном его кончик торчал. (Это годится для «Щавелька»: забрался под остожие.)

Приметы. Я приметил одну безголовую ель, вокруг нее были низкорослые березы, под березами большие кочки с черной водой между ними, на кочках росла осока и редкие тростники (разработать тему «примет» для описания леса).

<На полях> Перед этим описание обыкновенных остожий: из века в век на том же месте зимой прутья. Но родился мужик на земле, который вздумал сделать по-своему.

Эту тему развивать, напр., описать Скорынинскую тропу (через Попов Рог в коровьих растопах среди черной ольхи по трестнице до первой березы переход через канавы).

Бесы. Жизнь писателя ничем не отличается от жизни подвижника: те же бесы вокруг, от гордых сверхчеловеков, как у Гоголя и Толстого, до маленьких «купринских» пьяно-богемных (вспоминаю какую-то драку в ресторане приверженцев Куприна и Леонида Андреева). Но у подвижников религии есть сложная система борьбы с бесами, а писатель среди них, как ребенок…

<На полях> Лермонтов.

Есть бес гордыни, но и в смирении есть тоже бес, хотя по существу он тот же самый: этот очень осторожный. Я его вижу («Кукарин»)^{38}.

У Мережковского, Разумника, Блока, Ремизова и др. несомненно жизнь проходит с бесами, но о Максиме Горьком почему-то не скажешь этого, не потому ли, что он авантюрист?

<На полях> Пусть в романе граф Бобринский писал научную работу: роль коровьих растопов в образовании болотных кочек.

Сегодня я с таким волнением возвратился к «Брачному полету» Алпатова, мне вспомнилось, когда я невесте своей сказал: «Погоди ж, я тебе за все отомщу». — «Как, чем?» — удивилась она. Я ответил: «Своей любовью». Она довольно улыбнулась. Ни она, ни я не знали в то время, что местью моей будет этот роман. Как тонко в нем загримирована эта «месть любовью» и как поучительно она превосходит офицерскую месть Лермонтова своей Сушковой.

Ветер был на меня и я услышал…

<На полях> (Разговор с собакой.)

30 Августа. Ночь лунная. Встал в 2 ч., в 3 утра вышел в тьме с Кентой проверять дупелей на Селковскую низину.

По пути рассветало. Мне в этот раз так было, что и ночь, и утро, и день сходились в одно: ночь разделась, это называется утро, а утро оденется — день. Когда ночь разделась, стало холодно, и потом все умылось росой и одевалось в голубое и красное, забормотал тетерев. Солнце показалось, закричали журавли.

Я дупелей не нашел. Надо подождать жатвы овса. Бекасы были у пруда пачкой, одного убил, все разлетелись. Появление бекасов пачками я заметил уже с неделю тому назад. Сгонишь эту пачку, на другой день воротятся не все. Главный бекас еще в кусту: в Серковских крепях постоянно встречаются.

В Серкове встретил две кучки штук по пяти чернышей, на выстрел не допускали, — вероятно, уже начинают табуниться.

Всего я убил сегодня только двух бекасов и вальдшнепа, а путался в невылазных местах до 12. Дождик помочил. Местами не узнаешь, где раньше была тропа, там река.

<На полях> Князья, купцы, крестьяне, рабочие — все устраивают свою жизнь согласно своим вкусам, почему же бы и художнику не устроить свой быт согласно главному стимулу искусства — свободе?

<На полях> Дупелей ищут возле капустников по коровьим растопам. Серых куропаток по оржанищам утром и вечером, днем в картофельниках.

Не вспомнишь того, что передумал поутру. Больше всего вертелась мысль у «реликта». Этот реликт мне хочется сделать «тайной творчества». Алпатов хочет постигнуть реликт путем книжным, но каждый раз при этом охлаждается, однако при новом взрыве мыслей это годится (борьба разума с чувством). Из всего этого рождается работа, которую художники считают наукой, ученые — искусством. «Реликт» открывает и человеческие перспективы (археология, неолит и т. п.).

<Приписка на полях> Тема для диссертации: «К вопросу происхождения болотных кочек: доминантное значение коровьих растопов в их формировании».

Начало романа: