Читаем Дневники 1928-1929 полностью

Друг мой, согласимся с вами назвать просто народом тех людей, которым нет ничего легче сойтись с особой другого пола и воспроизвести с ней существо себе подобное — пусть это будет простой народ. И назовем интеллигенцией тех, для кого создание живого себе подобного существа самое трудное в жизни.

Простите за такую необычайную классификацию общества, но мне так свободней думать о людях и писать свой роман. Моя личная жизнь сложилась столь причудливо, что в ней стерлись все сословия и классовые границы. Сколько я знаю лично мужиков и рабочих, которые целиком попадают в категорию той высшей интеллигенции, о которой я только что говорил, и наоборот, сколько встречалось мне князей и ученых и богачей в вопросе великом воспроизведения жизни, целиком падающих в безликую массу простого народа.


31 <Августа>. Последний день Августа. Последний день охоты на серых тетеревей. День серый, но теплый. Упражнял спозаранку Нерль на бекасах. Убил одного.


<Приписка на полях> А то был у меня день этим летом, вот так денек: вроде как бы заговорила меня бабушка: чудеса и чудеса! Вышла у меня из рук первопольная Нерль.


Догадка

Натаска собаки — одно из самых мучительных и рискованных дел. Можно, конечно, взять несколько собак и выбрать легкую — это легко, но если попадется собака трудная, то натаска мучительна. По-моему, и поговорка: «он на своем деле собаку съел» пошла от егерей: съел собаку, значит, покорил ее. Для натаски от дрессировщика требуется непременно характер, большая любовь к делу и, главное, способность вовремя догадываться. При натаске каждой трудной собаки бывает случай, который ни в какой книжке не найдешь, и непременно нужно самому догадаться.

Нерль вышла из рук. Не слушает свистка, если почует. Потяжка по следу кончается взлетом бекаса без стойки. Едва успеваю добежать, это не легко по топкому болоту. Делаю промах за промахом и опять спешу, не успевая даже вынуть из волос вечно жужжащую пчелу или осу. Наконец, беру Нерль к ноге, снимаю шляпу, взъерошиваю волосы, встряхиваюсь, как мокрая собака, и докучливый звук прекращается.


<На полях> Не люблю писать о муках натаски, но приходится…


Пускаю Нерль. Она бросается в карьер и скоро в можжевельниках начинает опять свои эволюции по следу бекаса. Бегу к ней, попал ногой в коровий растоп, вытягиваю ногу осторожно, постепенно, чтобы не утопить другую, и вижу, как Нерль подбирается к бекасу, а в волосах опять пчела жужжит и жужжит. «Чирк!» — бекас. Не успел даже вскинуть ружье. А какой был хороший, Нерль, подшивая следы, подобралась почти к самому и все-таки стойки не сделала. Вдруг мне послышалось, будто опять чиркнул бекас, но не взлетел. Но так не бывает. Я удивленно смотрю по сторонам. «Чирк!» сзади. Обертываюсь. Опять нет. Прислушиваюсь: жужжит пчела в волосах, стрекочет сорока. Догадываюсь: это на ходу при волнении отдаленное стрекотание сороки так переделывается воображением на звук взлетающего бекаса. И вдруг: «чирк!», и сорока сама собой, и бекаса в воздухе нет.

Приходит такая глупость в голову, о которой совестно даже сказать: сегодня бабушка, не имеющая понятия о том, что охотнику надо желать «ни пуха ни пера», пожелала мне побольше убить: «Пошли тебе Господи!» — сказала она. Так вот это все, и что Нерль вышла из рук на поиске и не делала стоек, и что пчела жужжит в волосах и чиркают без взлета бекасы, — все это колдовство от бабушки.


<На полях> и тут опять новая загадка: в этом лесу был <2 нрзб.>


Измученный, вошел я в лес на суходол, сел на заготовленные жерди, снял шляпу, хорошо перебрал волосы: пчелы не было, звук прекратился.

Мало-помалу силы мои стали восстанавливаться, и вместе с тем возвращалась обычная моя уверенность, что догадкой можно преодолеть всякую неприятность с собакой. Я стал вспоминать свой опыт, а также все прочитанное о натаске собак, ставя вопрос: что нужно делать, если собака, имея (неоценимое-?) чутье, шьется в следах и не делает стойки. Книжные советы пришлось все отбросить, да это и бесполезно: книга не может ответить на всё, непременно бывают случаи новые, и это естественно: ведь и мой характер в своем роде единственный и собака эта моя Нерль — не отпечаток другой, а тоже в своем роде небывалая, вот и небывалый случай, вот и необходимость догадки своей собственной…

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары