Читаем Дневники 1928-1929 полностью

Между тем и той маленькой назначенной суммы он не выплатил. Какое же право имеет он стрелять ее и дарить от своего имени. Я послал его к черту и загорелся (Закончить «Догадкой» — см. выше).


17 Сентября. С утра дождь. Последнюю неделю, если не бывает дождя, собаки с поиска в траве являются покрытыми такой густой вуалью паутины, что, вероятно, едва ли видят свет. Они снимают лапами вуаль, отправляются вновь на поиск и снова приходят с вуалью

Продолжал думать о пении птиц (№ 8 «Охотник» 1928 г.). Есть два рода иллюзорных представлений, которые мы обретаем себе при наблюдении природы. Одни представления «поэтического» происхождения являются нам вследствие нашего родства с природой. Взять, например, дом человека и гнездо птицы: так это близко, так хочется одно сделать образом другого. Крестьяне, моряки, звероловы по моим наблюдениям наблюдают природу исключительно через себя. Народные песни, причитанья, сказ дают нам громадное полотно такой очеловеченной природы. За десятки тысяч лет созерцая луну таким образом, мы создали из нее для себя иллюзию, без которой трудно себе представить какой-нибудь человеческий быт. Луна поэтическая и луна астрономическая между собой ничего не имеет общего.

Другого рода иллюзорность имеет происхождение научное. Вот пример. В. Клерк («Охотн.» № 8 «Пение птиц») пишет: «Принимаем здесь то, что так хорошо установлено по отношению к ночному и предрассветному пению домашнего петуха: он поет не потому, что чувствует особый прилив полового возбуждения, а потому, что его врожденная способность петь, реагировать криком на разные раздражения, проявляется здесь с большой точностью под влиянием перистальтики кишок».

Это пример иллюзорности научного характера, свойственный, впрочем, и любознательным детям: игрушечная уточка крякает, ребенок ломает игрушку и узнает, что уточка крякает от пружинки: ребенок узнает причину, но для него исчезла реальность игрушки, которая состоит в возбуждаемом ею веселье. Известно, что склонность людей к такого рода иллюзорности подала Диккенсу повод создать бессмертные его записки «Пиквикского клуба».

Поэтическая иллюзорность, исходящая из чувства родства с природой, конечно, более раннего происхождения, чем научная утеха причинами. В борьбе с этой иллюзорностью до сих пор наука казалась нам мишенью Давида, мечущим в Голиафа «суеверий» камешки. Вот почему мы мало замечаем иллюзорность представлений, создаваемых наукой. Однако последствия такого рода иллюзорности мало-помалу начинают давать о себе знать. Взять, например, живую природу. Возьмите любую птицу, скажем, журавля. Тысячи ученых передержали в руках все его косточки и препарировали все его мускулы и сосчитали все его перья. Но самая жизнь журавля неизвестна почти совершенно.

В столице совершается жестокая бесчеловечная борьба юношей за место в лаборатории, в лабораториях и кабинетах ученые юноши кишат, как муравьи, считая журавлиные косточки, но вы не увидите их на полях и болотах в те дни, когда из отдельных семей журавлей, раскинутых в болотах, складывается стая, когда решается тайна перехода от индивидуальной жизни к общественной. И так о всякой птице, о всяком животном и растении в направлении поиска причины. <1 нрзб.> в библиотеках столько материала, что для подвоза его в больших библиотеках существуют особые вагонетки. Но простейшие явления в живой природе, с которыми на каждом шагу встречаются запросы человеческого сердца, родственного животным, и усилия ума, присущего человеку, не находят ответа. В настоящее время мы переживаем эпоху победы мальчика Давида над Голиафом{41}: поэзия природы, порождающая чувство родства с ней, уступила место механизации ее… Так одна иллюзорность сменяет другую.

Но можно заметить и признаки грядущей эпохи реализма, т. е. синтеза наших творческих способностей, чувства, разума и воли в деле преобразования мира. Изредка появляются как поэтические, так и научные произведения, которые вдруг сбивают людей с их проторенного пути. Все такие творения имеют одну общую черту схождения поэтической мысли с научной посредством чего-то, лежащего в нас, глубже того и другого. Такого рода творения похожи на реку, берега которой сложены волей разума, а самое движение воды (первопричина) предоставлено сердцу…


Надо признать, что творчество природы окружает творчество человека: новый мир является актом воскрешения старого посредством мертвой воды науки (анализа) и живой воды искусства (синтеза).


Охота. Утром в дождь ходили на своих тетеревей (в расчете, что в дождь они подпустят), но на месте выводка увидели стадо коров.

После обеда ходили на утиный перелет на Журавлиху. Ничего не убили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары