Дневники 1928-1929

Люблю брать плацкарту без уговора и подбора соседей, ночевать в открытом купе с незнакомыми. Устраиваясь спать, все люди часто выдают свою внутреннюю жизнь, и тогда читаешь ее как книгу бесстрашно: в конце концов знаешь ведь, что книга только книга и бояться в ней нечего, так и в купе не настоящие люди, а пассажиры, поезд придет, и мы раскланяемся, чтобы больше никогда не встречаться. В этот раз я был среди женщин и только… догадка дам… вдовец: «ее нет». И вдруг «мама». Все равно: «ее нет». Увидел: чудесная дама. Случилось, муж, встречающий жену, знал ее и рассказал: она изучает орган.

Случается, видишь, как молодой мужчина ухаживает ночью за своей девочкой и так нежно и так заботливо. Сразу поймешь, что этот навык ходить за маленьким человеком не дешево ему дался, что мамы нет, и потому папа сделался мамой. Вот удивительно, на каждом шагу видишь, как женщины ухаживают за детьми, и не обращаешь на них никакого внимания, но когда это же самое увидишь, как делает мужчина, то вдруг вскрывается весь огромный запас нежности в природе человека и так начинаешь любить и уважать человека.

Так еще в большом городе бывает на площади, так тяжело среди множества людей, как около машин на дне парохода: видишь машину и не знаешь, в каких плывешь берегах. И вот в заутренний час проходишь один той же площадью, нет никого, одни фонари, и свет одиноких фонарей в темноте на пустой площади вдруг является светом человеческой жизни, и тут все понимаешь.

Вчера был в ГИЗе в отделе «Современная русская литература» и удивился, сколько тут управляющих, сколько их кормится около современной литературы и какая кутерьма в погоне за этим счастьем: люди сменяются, как в киноленте.

В редакции «Ежа» сидят какие-то мальчишки. Стало понятно, что не стоит возиться с детской литературой, ничего не сделаешь. Надо детскую литературу проводить через общую.

Творчество.

С тех пор, как я взялся писать, хорошо ли у меня выходило, или так, что стыдно теперь вспомнить, — все равно! Люди находились возле меня и хвалили. А я слушал, конечно, больше тех, кто хвалил. Так бывает со всеми творцами чудес, девять раз не удалось, и это забыто, а десятое удачное «чудо» делает славу, и сам чудотворец, благодаря десятому чуду, начинает верить в себя и, наконец, находит <1 нрзб.> секрет. Сначала все было у себя в комнате, потом вышло на улицу, и мое существование стало зависеть исключительно от широты круга людей, одобряющих мои книги. Смотрю на товарищей — сколько бездарностей! а живут не хуже меня. И сколько талантов бессмысленных, пишут о всем, что угодно — эти живут лучше меня. В годовых отчетах нахожу свое имя Пришвина рядом с бездарностями, и хорошо еще, если с талантами бессмысленными. В конце концов, это расположение своего имени на лествице учитывается чисто коммерчески, а реальность написанного видишь только там, где я был сам по себе и писал для себя самого, пел, как птица, ревел, как зверь. Но и пение мое и рев…

Был у Разумника весь день. Много о Горьком говорили. Между прочим, Екат. Павл. будто бы сказала о нем: «Я все ему рассказала, да что же поделаешь, он стал на своем, не разубедишь».

Возвращаясь в 9 часу, около Надеждинской встретил Замятина, Шишкова, Федина, которые увезли меня в Юсуповский дворец на Толстовский вечер. Мне пришлось сказать о Толстом «умеренно контр-рев. речь».

19 Ноября. В ГИЗе обещались через две-три недели переписать договор на условие 160 р. при 4000 тир. и нового материала 250 р., притом Араба и Родники берут для дешевой серии с оплатой по особому договору.

В детском отделе раздражающее число редакторов. Смехотворно!

Вечером явилась Коза, у нее туберкулез. Узнал от нее, что и мать ее, и брат, и все уверены, что она моя любовница. Вот пример нелепости суда по «гласу народа».

На Лиговке сплошь пьяные. Мы вспомнили с Козой, как шла под флагами в 17-м году, и сказала: «Ничего не вышло!»

<На полях> Отд. издание Араб, Башмаки, Родники. Собаки.

20 Ноября. Билет на завтра — Эрмитаж. Звонок к Разумнику. Книги.

Бывает, пелена спадает с глаз, и жизнь открывается только потому, что совершился перебой в ее естественном и привычном для нас ритме. У птиц я не раз это видел, когда убьют самку, и самец начинает ухаживать за маленькими. Неисчерпаемы запасы нежности в природе <из прежней тетрадки>. Случилось также недавно встретить мне молодого отца возле девочки. Мы ехали…

Ольга Форш от некоторого успеха на старости лет в Советской России как бы раздулась и несет сама себя. Это же надо сказать и о С. Д. Мстиславском.

Прекрасно держится Е. И. Замятин, с народом просто и почти задушевно, кажется, вот он и весь тут, и ничего такого особенного нет, и вообще, есть ли у людей что-нибудь особенное? А между тем, конечно, эта простота условная. Так держатся очень культурные англичане, это у него от них.

Тяжело смотреть на жилище Разумника с оборванным звонком. Он один не оправился после голода.

— Вот я борюсь, так борюсь! — сказала К<оза>, — я выдерживаю постоянную геройскую борьбу.

— За себя борешься, — ответил я, — за свое существование.