Дневники 1928-1929

— Кто знает… — вздохнула она, — может быть, кому-нибудь это и нужно.

21 Ноября. Прогулка по Неве. Вечер в Царском у Толстого. В 11½ с курьерским в Москву. Ночью снег. Утром мороз и пороша.

У Толстого были: Разумники, Замятины, Булгаков и какой-то адвокат с женой (адвокат пресмешного вида, потому что нос попугайчиком на очень широком лице). Я читал рассказ «Журавлиная родина», Толстой пьесу «Петр». Шампанское рекой. Толстой в год проживает 40 тысяч. Есть ли сейчас еще кто-нибудь такой?

22 Ноября. Мороз. Первая пороша; недостаточная для гона. Халатов просил написать ему в форме докладной записки об отношениях автора, читателя и писателя… о желательных в настоящее время условиях лит. творчества с точки зрения более тесного общения автора, издателя и читателя.

О мерах.

Уважаемый тов. Халатов,

на Ваше предложение высказать свои соображения относительно условий литературного творчества, наиболее благоприятных для сближения автора, издателя и читателя, я в настоящее время могу ответить, поскольку литература является одним из видов хозяйственной деятельности и, как таковая, подлежит учету наравне с другими производствами. Становясь на эту точку зрения, я характеризую литературную деятельность как явление <1 нрзб.> заботы о существовании, охватывающей планы столь отдаленного будущего, что в отношении настоящего может быть «бескорыстным». Объективно искусство есть хозяйственное обеспечение, субъективно — оно всегда самоограничение.

Ни для кого не тайна, что общее хозяйственное творчество в стране закупоривается явлением бюрократизма. Последствием этого бедствия в литературном производстве является безжизненность, и, следовательно, внутренняя разобщенность автора, издателя и читателя. Не имея в виду высказываться ни о причинах названного бюрократизма, ни о борьбе с ним, я остановлюсь только на том факте, что, несмотря на все чудовищные препятствия, какие ставит бюрократизм литературному производству, все-таки в наше время пишется некоторое число красивых и полезных книг. Таким образом, я все же считаю обязанностью высказаться об условиях литературного производства, потому что накопление литературных ценностей все-таки происходит, несмотря на все чудовищные препятствия. Итак, я выскажусь о борьбе с литературным бюрократизмом исключительно только посредством самой естественной силы гения, жизненностью своей разбивающего, в конце концов, все препятствия.

Разделяю творческий процесс в литературе, как принято, на формальную и литературную стороны. Со стороны формы в настоящее время господствует роман, который писать, как известно всем беллетристам, несравненно легче и выгоднее, чем рассказ-миниатюру и новеллу. Каждый совершенно бездарный человек может писать роман. Размножение пухлого романа и повести молодыми беллетристами есть бытовое явление, тесно примыкающее к господству бюрократизма. Роман пишется в комнате, корреспонденции, письма, наброски и рассказ-миниатюра могу быть написаны в поле и у станка в перерыв между работами. Прежде чем браться за роман, старые романисты-классики постоянно развивали свою мускулатуру на многих вещах, не брезгуя часто и корреспонденцией в газету. Дневники Льва Толстого свидетельствуют о почти ежедневных его упражнениях. Было бы чрезвычайно желательно в настоящее время поощрение писания всякого рода миниатюр высокохудожественных для больших журналов и заостренных на злобу дня сатир и т. п. в газетах. Не мешало бы еще объявить конкурс на краткость и силу рассказа, новеллы и т. п.

Переходя от формы к содержанию, я обращаю внимание Ваше на господствующую тенденциозность, идеализм, заказной оптимизм всякого рода произведений современности. В конце концов, огромное большинство произведений не имеют в себе материала как такового, содержанием литературных произведений является идеал, редко свой, наивный, но больше всего примыкающий к казенному оптимизму. Как борьба с <1 нрзб.> пухлых романов посредством живых, острых рассказов и новелл является борьбой с бюрократизмом, точно так же исследовательское устремление молодых авторов в жизнь за материалами было бы другого рода борьбой с тем же бюрократизмом.