Дневники 1928-1929

Спор о том, кто кричал «утопаем». Вернее всего, кто сидел в кусту, он же потом вместо крика стал стрелять (стрельба никого не призовет). Кто стоял на берегу, бросился в село, послали к Мореву, тот не поверил (сказал Иудину, Иудин сказал Сударкову и пошло…): «Вымокли и ушли в Морозове», но все-таки пошел, а там лодки нет, за лодкой пошел к озеру (сколько и какие плесы ему пришлось проплыть — понятие об озере, а также понятие о крае): шел из Сергиева, в Зимняке говорят: Авт. утонул, не поверил, вымок, он постоянно тонет, потом в Мергусове, в Копалове (Чумаков), в Смолине — все не верил, автомобиль Томского остановился: Томский не поверил, и с ним был красный командир Ив. П. Елкин: ерунда! описать и характер Автоном., и железные лодки, и охотников утиных.

<На полях> Изобразить охотника в чувстве свободы и смерть его как необходимость.

Красные похороны как неизбежное из сложившихся отношений: на одной стороне поповство, на другой большевизм… Мать провожала, жена рожала третьего, сестра с ума сошла.

<На полях> — Хорошо ли бьет ружье?

— Нет, когда вычищу хорошо.

— Часто ли чистишь?

— Нет.

<На полях> Говорили, что жена Автон. рожает, а это рожала жена Давыдова.

Телеграмма Раевского: «Организовать взвод охотников».

Что значит «правый фланг» (Елкина спросить).

Страшная музыка: музыканты все могут: их лица, их пальцы — все могут; встреча автомобиля народом. Звонок на фабр, непрерывен. Мих. Мих., на правый фланг! Красный командир великолепен, а когда кончилось, с трудом могли найти Ивана Петровича.

<На полях> Музыка не полная: всего 22 человека, а приехало 7.

Взяло. Иудин, ныряя, достал ружье Давыдова, торчком стояло. Ружье Автономова и сырые патроны, бельгийская бескурковка, недавно завел, патроны сырые — возьмет. Ушел. Взяло.

<На полях> Его ружье берет сильно.

Сменивший красного командира шут из Болеботина. Шапку на крест, зажмурится, пли! Все удивятся, а потом в разную. И опять ученье. И по крестам.

Красный командир, его жизнь в боях, в Карелии: так глухо, так дико, что мне показалось даже страшно умереть… «Вы не охотники, а бандиты!» — сказал И. П. в трактире, всем охотникам зараз. «Стреляйте куда хотите, верьте, во что хотите, а кресты нечего вам трогать, надо серьезно думать о красных похоронах и делать их, а кресты вас не касаются, не вами поставлены и вам не поручены, вы бандиты!»

<На полях> Говорили, что тело испортилось, что даже лопнул живот (того же происхождения, что: пьяные утонули), а он был такой свежий, что нельзя было принять за покойника.

Язычник (красн. похороны).

11 Сентября. Иван Постный. Крепкое утро. Небо, как точеное. Близко от села токует осенний тетерев. Стая голубей вздумала сесть на колокольню и спустилась на зеленый купол. Голуби не знали, что звонарь, черный человечек в пролете колокольни, уже раскачивал язык. Когда черная чугунная дубинка, наконец, дошла до медного края и ударила, голуби так и посыпались, но скоро одумались и, не обращая внимания на звон, спустились на колокольню.

Вечер вчера.

Облака еще по-летнему громоздились, но как-то очень уж сильно, так что солнцу не было места, и оно матово светило между спайками белых и синих громад. Только перед самым закатом, как лазурное плесо, очистилось на западе место, и лучи полились на болото, а облака расцветились, стали такими прекрасными, что если кто-нибудь, проходя, раз оторвался от себя, посмотрел на них, то уж редкий мог бы вернуться к своим заботам. Жук, вероятно, «майский», сбитый в болото вчерашним дождем, оправился, зашелестел осокой, загудел и стал подниматься вверх, все выше, выше. Я провожал его глазами, пока мог разглядеть и не вернулся, когда он исчез, — я увидел там, в высоте, себя самого лежащим на громадном синем облаке, я плыл, менялся в цветах, рос, но не расплывался <зачеркнуто: все осталось моим: и бесконечный мой лоб с дугами бровей, и борода, и нос попугайчиком>.

Был ли я там покойником? Нет! я был живой, но в великолепном покое плыл, раскинув синие и голубые свои мантии вполнеба, все обнимал я собой, черные леса внизу, и болота, и села, менялись цвета, но я не расплывался, оставаясь сам собой, кончаясь обыкновенным своим профилем: бесконечный лоб с дугами бровей, борода на груди и задорный нос попугайчиком. Так мало-помалу стемнело, я не расплылся, не исчез, я просто забылся.

Вдруг в невидимой высоте громко, совсем по-человечески крикнул голос на землю: «А!» Прошло как будто значительное время, человеческий крик, немного гортанный «А!», повторился еще подальше, и точно через такое же время еще подальше. Я провел через эти слуховые точки линию и стал определяться в странах света, выходил северо-запад, а не юг, как я думал, значит, это цапля не улетала от нас, а шла высотой вдоль плесов, может быть, выбирая себе самый удобный. А может быть, случайно завернула сюда, а общее направление имела на юг. Я каждую осень слышу этот таинственный звук, он поражает меня, но покамест я все не соберусь справиться в книгах, когда цапля от нас улетает на юг.