Встретил Ростовцева, отличного доктора из Каляевки. Он и не думает уезжать за Каляевкой. И никто из служащих об этом не думает, все рассчитывают найти место в птичьем гиганте, даже доктора, и найдут. А Каляевка тоже может быть никуда не переедет, инвалиды получат назначение в одну сторону, разбойники в другую, проститутки в третью. Инвалиды кое-как добредут, а кто и помрет, проститутки и разбойники займутся своим привычным делом. Каляевка просто растает, исчезнет, как призрак.
Полная бессмысленность истории? Нет, надо просто оставить положение классического гуманизма и посмотреть на все со стороны сил, делающих историю… Но как долезешь туда, к этим силам-то? ведь там для писателя воздуха нет, наверно, и холод, как на луне. Поэзия луны опять-таки ведь предполагает тоже наличие земного клиента луны. И поэзия государственного строительства тоже предполагает человека общественного и среди них поэта.
Сиротой живу.
Ресурсы Гиза кончились
{168}.Новое время.
Гуманизм — это отстой жизни, сливки, на которых, как на желатине бактерий, культивировали интеллигенцию. Это питательная среда теперь совершенно исчезла и переход в новую среду, конечно, должен сопровождаться чувством сиротства и от-чаяния. Новая среда самого сурового, беспощадного эгоизма, где поддержку, дружбу и вообще состояние как бы родства среди людей добывают не стихами и рассказами, а борьбой за грубую жизнь плечо с плечом.
(«Рыжий» дерет лошадей. Из оврага вместе с собаками лезет в тумане человек, похожий на директора департамента. Он помогает Рыжему и получает за это кое-что от лошади. Так было множество лет. И конечно Рыжий не чувствует себя сиротой на свете: директор департамента всегда его выручит из последней беды, точно так же как Рыжий его… Да, это вероятно и теперь есть, только нет культуры этих чувств… Вот мы с Разумником так живем. И у крестьянина через эту поддержку в борьбе соседа или кого там складываются отношения…)
Ехать к Радеку знакомиться или нет. Хорошо видеть человека, занятого большими планами, пропускающего как мелочь и целые народы, и даже всю человеческую личность («глина, уй-ли! глина чистая, такая-то мать!).
Человек и политика.
— Человек? я полагаю, это дело самого человека. Политике до человека нет никакого дела. Мы имеем факт размножения людей и ограниченности естественных средств существования. Чтобы сохранить жизнь, мы прибегаем к технике производства, которая позволяет безгранично увеличивать средства существования и обеспечивать людям досуг для их творчества глубокого, менее зависимого от нужды в ежедневном пропитании. Самого человека мы совершенно не касаемся… Прогресс? опять-таки в отношении материальном, с чем вместе получается само собой, что люди начинают сморкаться в платки, спать на простынях и читать беллетристику. Сам же человек, в его личности с его трагедией, страхом смерти, или счастьем и вообще творчеством качества вещей не является предметом политики. К политике это имеет столь же малое отношение, как в мировом пространстве атмосферы явления земли: туман, облака и т. п. Да солнцу и нет никакой возможности считаться с туманами на Земле… (вот из каких источников у того партийца вырвалось
{169}: «человек, греб его мать, глина, уй-ли!).Качество вещей.
Попался Дудышкин, автор предисловия к старинному изданию Лермонтова {170}. Какая же это цепкая традиция у критиков объяснять творения личности той или другой социальной средой, в то время, как именно в том и состоит творчество, чтобы уйти и увести с собой читателей в мир иной, совершенно свободный от социальной и родовой тяготы, с их первородными и производными грехами. В этом мире творчества качество всех вещей так же свободно, как на базаре цены, и всякий прохожий может сказать: это мне нравится, это нет.