Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Иду вечером, слышу, какая-то старушка стонет. Кому нужна она? Ведь в ее-то положении возможна только от родных помощь. Если же социализм, то «родство» это должно распространяться на всех. (И так у наших дореволюционных социалистов и было: разрывалось кровное родство и на место его вступало человечество.) Теперь «человечество» и «родство» взято в принцип, и раз так, то, конечно же, моей старушке надо идти не к родственникам, а к «начальству». Так вот и обездушивается вся страна как бы принципиально. Возможно, такое страшное (и, кажется, ненужное) разрушение имеет значение «сжигания кораблей». А впрочем, разве можно что-нибудь понять в этом стремительном падении «жизни» и материализации «принципа» (вернее, «военизации»).


Становится все более и более невозможным жить нараспашку и доверчиво. Необходимо заботливо-хозяйственное отношение к личине своей, с одной стороны, и с другой, самое главное, установление своей линии (какою бы ни было ценой, даже в последний момент ценой личины, т. е., «жизни»).


18 Января.Шура Соколов (адрес в осн. книге), мастер по фотографии, выверил Леве аппарат и привез сюда, а Лева в Москве собирает экспедицию нашу в Свердловск.

После метели сегодня проглянуло солнце.

Лева обижается, что я к новой невестке отношусь по-профессорски. А я не могу иначе, потому что она для меня совершенно закрыта. Скорей всего это у нее от робости. Впрочем, пока она на глазах, я еще ничего, но как с глаз, то чувствую прямо неприязнь. Вероятно, она очень капризная, болезненная. Ах! вот уж выбрал жену, нечего сказать!


Размножение человека, государство и крупная промышленность — это на одной стороне; личность человека, общество и творчество — это на другой.

I. Размножение — государство — производство = цивилизация.

II. Личность — общество — творчество = культура.


Левин «брак» по заявлению, абсолютно циничный в отношении установления форм, не этим цинизмом оттолкнул Павловну, а тем только, что это «не пара». Вот эта легкость, с которой у нас в русском народе сбрасывается «форма» и вещь рассматривается по существу (пара или не пара?) нечто действительно ценное в революции: как будто мы подходим с открытыми глазами к существу вещей…

…И вот еще сверкает игрушка-Европа на весь мир своей культурностью, затянутая в сюртуки, украшенная белыми воротничками и манжетами. А там на востоке…


«Поневоле соглашаешься» — есть такое выражение, когда хотят сказать, что какие-то события выросли как бы вне нас, предстали нам как факты и заставили с ними согласиться. Так вот, сопротивляясь насилию революции, «поневоле соглашаешься» и «приходишь к убеждению» во многом такому, чему непременно бы сопротивлялся вначале.


Сегодня на рассвете я молился о продлении людям радости на земле (посредством приобщения их к творчеству жизни).


Наша революция родилась в недрах великой мировой войны, загоревшейся в сердце Европы, и является как бы мостом к новой войне, которая даст наконец смысл той великой войне. Правда, как-то после краха всей христианской культуры стало бессмысленно жить. И вот эта необходимость продолжать ту войну и привести жизнь современную к относительной ясности и прочности является единственным смыслом нашего мрачного жестокого существования. И вот, что если и в этом тоже мы действуем лишь «под предлогом» (сознательно или бессознательно), а на самом деле весь спор лишь в том, чтобы тем или иным путем (как Америка, или как колония)  1/ 6часть земного шара <1 нрзб.>, как агент к современной цивилизации. Что, если под предлогом…


19 Января.Тепло стоит, только не тает. Ходил с N на Виф. пруд. Этот молодой человек был воспитателем в Детдоме. Начал с того, что составил из ребят свою партию, а потом и всех подчинил: заставил, напр., умываться. Откуда взят прием, из деревни (родовые группы) или из партии РКП, или же это правило всякой общественной деятельности? Новое тут только чрезвычайно раннее постижение этого коварного закона господства. Вспоминал Петин опыт, полагаю, что учат все три фактора: 1) деревня, 2) школа, 3) пример комсомола. N говорил, что у него будущего нет: «какое будущее, если с каждым годом уровень развития учащихся все ниже и ниже».

— А комсомольцы? — спросил я.

— Те, — отв<етил> он, — знают только «я» да «я», у них ведь «делячество».

Итак, делячество (ферайн [11]анархистов).

Подал заявление в Музей о своей комнате и представил глухарей и <1 нрзб.>с рассказом «Птичий сон» {216}. Вечером на муз. заседании.


Как было у Ефр. Павл. Больше всего хотелось бы ей, конечно, чтобы Лева в церкви обвенчался, но он не стал по-церковному. В таком случае записался бы… Но он и записываться не стал. И Е. П., не отвергая даже такой брак без записи, она сказала: «Конечно, не в этом дело, если не наладится в главном, то ни церковь, ни запись не удержат». Итак, Е. П., и, конечно, все неглупые люди, устраняют и отношения церкви и гражданские отношения, имея перед собой факт основной, «самое главное». Не будь личных обстоятельств и революции, то, возможно, они бы могли «самое главное» заменить церковным и т. п.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза