Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Тысячи иных признаков… Мы шли по месту, где прошлый год один инженер заблудился в лесу. Теперь тут от всего леса среди целого города кое-где торчат забытые деревья, и их вид живо переносит к каким-то, когда-то, где-то виденным деревьям. Мало-помалу тыловая психология переменяется, и самое главное это в том, что вдруг как бы исчезают неприятные лица: становятся все хороши…

Мы видели каких-то совершенно железных людей, на которых возложена волевая установка этого не-дела. Очень возможно, что у них с инженерами постоянно неприятности и, если войти в повседневную жизнь, то получится то же, что и у нас в тылу. Но в том-то и цель, что <1 нрзб.>передового фронта, скорых и важных событий, как на войне быстро перемещаемых людей

Это стремление вперед так огромно, что будущее становится реальней настоящего. Ведь это верно, что инженер еще прошлый год здесь заблудился в лесу. Теперь тут город, а лес стоит вдали. Но какой это лес, ведь он обречен, его завтра не будет, этот лес почти нереальность. Зато вот механический цех, которого еще нет — он реален. После того мы осмотрели все полузанесенные цеха и рассказывали о своих впечатлениях директору, он сказал:

— Это что — все пустяки, вот механический цех это действительно величина.

— Как же это мы не видели, — сказали мы. — Мы все обошли, а механический цех не видели.

Директор засмеялся.

— Так просто это видеть нельзя. Там на земле пока нет ничего.

И послал нас в комнату проекционн<ую>, где много инженеров сидели и думали над планами. Тут мы вошли в механический цех, которого нет в действительности, нам привычной. И нам тут стало мало-помалу понятным, что будущий механический цех представляет реальность большую, чем стоящий вдали лес.

Вот множество подобных впечатлений мало-помалу приводит к заключению, что все это не-дело в смысле нашего прежнего понимания. И война ведь все-таки дело — мы знаем ее… С войной сближает лишь передвижение масс, отстраняющих куда-то в потемки жизнь самой личности. Коренные расхождения наших впечатлениий с войной начинались у нас, когда мы от машины перешли к человеку, который…

Первых людей мы увидели в тех остатках леса, который окружает огромное место строительства. Какой-то Иван явился сюда с лошадью и стал хорошо зарабатывать с лошадью на строительстве. Он выкопал себе землянку в лесу, выпросил тесу, стены набил стружкой, настлал пол деревянный, сам сложил себе русскую печь… Потом этот Иван вызвал к себе из деревни свою бабу с детьми, а когда вслед за бабой пришел брат тоже с бабой и детьми, за братом сват, кум и так в лесу устроилась временная деревня Ивановых. Так не одни Ивановы… Жизнь у них прежняя…

— Было очень уютно в одной подземной избушке, бабы пекли блины, и эти были так же небогаты, как если бы в окопе на передовой позиции тоже запахло блинами и бабами.

Беседуя, мы осторожно спросили хозяина:

— Как вы думаете, удастся достроить этот огромный завод?

Хозяин ответил неопределенно, вроде как Пифия {220}, в том смысле, что, конечно, удастся, если ничто не помешает, и не удастся, если будет помеха.

— Вот вы переехали сюда и налаживаете жизнь, что же будет, если завод не удастся?

— Мы вернемся в деревню, — спокойно отвечал хозяин.

Когда мы вышли из-под земли, до нас <4 нрзб.>, несмотря на солнечный свет через деревья <4 нрзб.>Подземные люди, женщины с детьми на руках вылезли на свет в большом числе и вместе с нами через редкие деревья смотрели на громадную стройку.

Мой товарищ спросил:

— А может быть, и достроят?

Хозяин с большой готовностью ответил:

— А может быть, и достроят.

Оставив первых людей, мы пошли ближе и к позициям и скоро услыхали звук, отвечающий на войне пулеметам: это работали на <1 нрзб.>бесчисленные пневматические молотки. Скоро мы привыкли к этим звукам до того, что они стали нам как кузнечики. Огромное большинство их <1 нрзб.>возле цеха металлической [клепки?], и что удивительно было нам: тут были и бабы и мужики, били молотом, как будто это те самые виденные нами первые люди перешли сюда на клепку. Бабы стояли у жернова и щипцами подавали клепку рабочим, а те… Нам объяснили, что «первый человек» с этого начинал, но он уже не крестьянин, как первый, а рабочий. От вторых людей мы перешли к третьим и четвертым, просмотрели весь цех металлич…. с точки зрения формирования рабочего сознания… От цеха к цеху так мы дошли до здания комбината, в котором <1 нрзб.>каждый «первый человек», уделяя в день два часа времени, должен сделаться инженером. Так строится этот гигантский завод в расчете сделаться заводом-вузом. <2 строки нрзб.>мы видели ясный путь от Ивановых в завод-вуз.

Только одно маленькое сомнение явилось у моего товарища:

— Значит, первые люди у вас непременно должны будут быть инженерами?

— Что вы хотите сказать? — спросил заведующий комбинатом.

— Что, например, будут инженеры знать о <1 нрзб.>эллинов?

— Ага, припуск! — ответил заведующий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза