Читаем Дневники 1930-1931 полностью

С точки зрения управителя массами то, что для нас имеет личное, значит, единственное и неповторимое в мире значение — это личное там рассматривается как случайность. И точно так же в прошлом все культурные ценности стараются обезличить и объяснить общественно-хозяйственными причинами. Но как ни своди все к причинам, явление личности, напр., Пушкина или Толстого, есть факт, который необходимо для масс усвоить, равно как и весь комплекс культурно-исторических личностей.


Принципиальной милости у нас слишком много, и я как писатель (один из 150) очень даже обласкан, но я хотел бы милости, исходящей ко мне в силу родственного внимания. Точно так же для устройства детского дома вовсе не надо быть милостивым к детям, жалеть их или любить. Ты пожалей того ребенка, одного из миллионов, который плачет вместе с родителями, расставаясь со своей коровой. Кстати, и корову пожалей, видя, как она, уводимая чужими, оглядывается на своих дорогих хозяев. Вот нам этого личного-встречного промфинплана не хватает, как воздуха. Я могу быть принципиальным последователем большевиков и отличным активным деятелем, но если я естественное, живое чувство жалости к ребенку, от которого уводят корову, буду заглушать радостью от соображения, что молоко этой коровы пойдет в детский дом, то я или обманываю себя или совершаю подлог. Мы даже миримся с этим постоянным явлением, полагая, что поступающие так политики — люди нравственно бессознательные, что они просто не знают, что творят (и может быть не должны знать). Но если Максим Горький развивает теорию своего принципиального оптимизма, то, конечно же, он хитрит и унижает себя.


В большевизме есть эсхатологическое начало, или нет — я не знаю, как это назвать, эсхатология основана на чувстве конца мира и начала совершенно новой жизни (загробной, после светопреставления и Страшного Суда). Так вот у нас теперь, как после светопреставления, чистилище (чистка) и Суд и разделение овец (пролетарии) и козлов (о лишенцах: там будет скрежет зубов). Иногда на Машинстрое я заражался этой психологией (что новая жизнь началась) и тогда в свете такого понимания видел ту старуюпсихологию, которой жил я со времени юношеского перелома: т. е., что есть в человеке природа, которая преодолевается тысячелетиями и то немного, а последнее преодоление, когда лев ляжет рядом с ягненком {227}, и еще многое… Так вот и в Машинстрое мне было как бы возвращение к юности, когда верилось, что усилием воли можно все переменить и проч. Пожалуй, это важно: ведь всё мальчишки делали и некультурные люди. Значит, не только сила самоутверждения(в государстве, кухарка) и не только сила числа, а еще сила молодости, доверчивой к разуму (юность, число, личность самоутверждения: сказано — сделано, ясно! факт! точка!).


1 Апреля.Сильный ветер, и то снег валом валит, то солнце глянет над белым и так, что всякий глаза опустит или закроет. К вечеру стихло, расчистило совершенно, и солнце, раскинув зимнюю зарю над белой землей, передало постепенно дело освещения огромной луне.

Всюду за этот день на крышах нависли сосульки, но не февральские, спокойно нарастающие с капли на каплю. Тут несколько раз за день и схватывало морозом и опять отпускало, ветер тоже мешал, и часто капля, застыв как-нибудь сбоку и мешая другой, и от этого вся сосулька шла вбок, и от спешки и рывков получились нелепые кривые сосульки.

Я пошел погулять, дивился отдельно стоящим, занесенным снегом деревьям. В лесу же нет — снегу все-таки было мало, чтобы пригнуть к земле или совершенно засыпать елочку. Возвращаясь по городу, я вдруг поймал у себя то чувство безысходной тоски, которая мучит меня последнее время и, почуяв ее, сразу же стал внимательно рассматривать предмет, возбудивший ее. Это был маленький, вросший в землю дом, и можно было понять, что тоска моя произошла частью от цвета домика, темно-красный цвет, местами повытертый до серого из-под него, а частью отчего-то, что в этом домике все было кривое, подоконники, крыша и даже сосульки на крыше были все кривые.

«Как это ни странно, но взрыв гуманных чувств произошел именно в кабаке, и в голове этого движения встал отпетый кабатчик Ермошка». (Мамин-Сибиряк. Золото, стр. 151 из <1 нрзб.>


2 Апреля. (Март 20).Весна не начинается (чуть началась и замерзла). До Благовещенья остается 5 дней, — конечно, доездим; а если неделю переездим, то как раз в начале пасхальной недели будет ростепель.


Война за человека— это одна тема Кира.

С кем война?

Человек в природе — это единство жизни и смысл.


— Покойник у ворот не стоит, а свое возьмет.

— Пустой колос всегда высоко дерет голову.


3 Апреля.Морозики, а снежку тоже все подваливает. Когда нет солнца, никак не узнать, что весна.

Вероятно, с Левой поеду в Москву; потребую устроиться.

Леве: Соколов, Союз (заем), паек.

Юрист — Сегодня позвонить.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза