Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Тот, кто требует непротивления злу, конечно же потому прибегает к этому, что непротивление злу представляется единственным средством борьбы. Но если бы хоть какая-нибудь возможность была уничтожить зло прямой борьбой, то, конечно, никто бы не стал говорить о непротивлении. И такого рода зло живет среди нас постоянно: в сущности, это бессильное, не творческое, мелкое повседневное зло. Но есть другой род зла, это большое, творческое зло, вроде, напр., государственности. Это зло так же необходимо для достижения высшей цели, как выжидающая длительность в творчестве или самое время, как срок: с этим ничего не поделаешь, и приходится дожидаться, когда время пройдет. Вот и теперь несомненно, все господство зла обусловлено состоянием в данный момент всего народа. И мы все знаем, что это зло «перейдет», это зло в нашем сознании почти сливается со временем, сроком, необходимым для просветления масс. Борьба с этим злом, определенным для государства на срок, невозможна, и в этом смысле можно говорить о непротивлении. Но это творческое зло рано или поздно должно перейти в добро, и нам при всякой организации, при всяком господстве зла можно стоять на путях добра. Тут в недостижимых для зла недрах совершается постоянно та самая героическая, жестокая борьба, которая рано или поздно придаст постоянному творчеству жизни форму видимого добра. Итак, непротивление злу означает сознание бессилия борьбы со временем или сроком, на который в творчестве жизни необходимо определяется господство зла. А «пассивное сопротивление» есть иначе борьба со злом на путях добра в смысле подготовки…


Наш социализм питается разложением государства и является продолжением великой войны: верней всего, это мост между одной и другой будущей войной. Сила его состоит в определенном отношении к факту войны.


30-е — 31-е Маяпровел на Зооферме.

1-го Июняутром вернулся домой, приехал Разумник и был у меня до 4-го Июня.


4 Июня.Проводил Разумника.

В 4 еду в Москву на диспут о «Каляевке».

В понед. 1-го Июня ударил мороз. Помидоры (и сады вероятно) погибли. Что с птичьими гнездами?


«Сахар на базаре 3 руб. кило и в киле фунт».

Расстались с Разумником с такой резолюцией: какая-то слабая надежда, что пересидишь, все еще есть, и сдаваться нельзя: будем работать над «соболями». Но не мешает также начинать собираться в последний путь, укладываться, чтобы не кончить жизнь подзаборной собакой. Разумник говорил, что слышал от человека, который слышал речь Семашко выпуску врачей: «Врачи должны держаться классовой морали и не лечить кулаков».

— А что если больной страдает заразительной болезнью?

— Изолировать.

Значит, если не лечить и изолировать…


Вступительное слово.

То, что я имею вам сегодня доложить, товарищи, напечатано.


Холодно.

Проводил Разумника утром, вечером читал и вся ночь прошла в этом паскудном диспуте.


5 Июня.Холода.

Написал о диспуте.

Отец отечества, Семашко, снова на склоне лет вмешался в мою жизнь {96}. Люди искусства могут жить, не занимаясь политикой: она им не нужна. Но политика только во время войны обходится без искусства: им необходимо оно для славы (после войны). Художник не судит политиков, он испытывает на себе их действие, кричит от боли, редко радуется. Но политик непременно считает себя понимающим в искусстве и судит. Художник часто в несчастном положении от политики, политика — в глупом от художника.

Семашко закончил:

— А насчет аполитичности художника, то об этом мы поговорим с глазу на глаз. Товарищи! не может быть художника без политики.


9 Июня.Диспут 4 Июня превратился в чистку, вероятно, по упущению председателя, который до того привык быть на чистке, что, упустив вначале, потом даже и забыл совсем, что происходит диспут, а не чистка. Эти узкие спецы, вероятно, не могут даже допустить мысль, что поэтические произведения пишутся без всякой помощи Маркса.


Вчера был на «встрече писателей с детьми». Попал к пионерам — такое множество, что президиум кричал в трубы. Я был совершенно один среди мальчиков. Мне тоже предложили трубу.

— Это Робинзон Крузо, — сказал кто-то в толпе.

Потом открылось, что я не туда попал: тов. Халатов где-то в другом месте. Искал и не мог найти.


Великая сушь.

Вчера по пути в парк культуры и отдыха разговорился с пожилой женщиной, которая лицом была похожа на старую народницу-учительницу, но коротенькая юбка, чулки, подвижность и деловитость современная преобразили ее. Она оказалась врачом-педологом {97}(по-прежнему бы работала в земстве лекарем, ныне бегает в столице около чего-то).


10 Июня.Великая сушь. Вечером началась сухая буря.

Приходил гравер Павлов Иван Ник. и с ним Влад. Ив. Соколов. Создаем с Бостремом сову.


11 Июня.Великая сушь, буря. Занимаюсь фот. работой. Увеличивал сову. Бострем будет ее писать.

Ожидаю письмо Зуева о Госторге и ответ Разумника.


12 Июня.Сушь. Бострем начал сову. Боюсь, что картина, если она удастся — будет беспредметной, и если останется сова, то будешь досадовать, что осталась.

Человек вроде плотвы, начинился мельчайшими костями… Самонадувание.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза