Дневники 1930-1931

Как можно это разрушить в какой-то десяток лет, притом не имея никаких средств доказать людям, что, думая иначе, мы лучше будем жить. Напротив, мы живем все хуже и хуже, революционные лозунги и понятия все больше и больше густеют в своем содержании. Но вот замечательно: и эти явно пустые слова, прикасаясь к интимно-вечному человечества, имеют какое-то свое действие, это интимно-вечное после, казалось бы, отвратительного прикосновения революции, в сознание является как новый материал для переработки и после нескольких болезненных и напряженных усилий мысли и воли продвигается вперед, очищается и встает новым и ярким, как запыленная в засуху озимь блестит после дождя. Вот в этом есть революция: являясь как зло, она, в конце концов, творит добро. И еще вернее сказать: революция присоединяет к творчеству жизни самое зло.

Из Москвы приехал измученным и голодным. Самое ужасное для меня — это очереди. С утра часа за два до открытия магазинов стоят перед закрытыми дверями очереди «охотников». Это кадры, вероятно, состоят из тех служащих, которые пользуются своим выходным днем для покупки чего-нибудь, все равно чего, всякий товар в отношении наших падающих в ценности денег — валюта. Вероятно, среди них много и прежних торговцев. И вот эта причина валютность каждого товара и порождает, вероятно, то следствие, что в магазинах все пусто. Кончиться это должно нормировкой всего, значит, концом денежной системы.

Выбрал самую видную столовую как раз против Съезда в Метрополе. Там была очередь к кассе и у каждого столика, кроме обедающих, стояли в ожидании, когда счастливцы обслуживаемого столика, кончат есть. Переполнение столовой объяснили мне тем, что дома никак ничего нельзя сделать, все от домашнего стола выскочило к общественному. Я простоял в хвосте долго и, услыхав, что все спрашивают «гуляш», спросил это себе. «Еще и потому, — сказали мне, — сегодня много здесь обедающих, что сегодня мясное блюдо — гуляш. — Значит, — спросил я, мясное не каждый день? — Нет, — ответили мне, — мясное раза два в неделю, в остальные дни «выдвиженка».

Выдвиженкой называли воблу.

Простояв у кассы, я стал к одному столу за спину обедающих и мало-помалу дождался. Потом очень долго ждал официанта, не мог сердиться на него: человек вовсе замученный. Гуляш оказался сделан из легкого (лошади?) с картошкой, в очень остром соусе. Есть не мог, а стоило 75 к. Спросил салат «весну», в котором было  1/4 свежего огурца, редька и картошка в уксусе и на чайном блюдечке. Это стоило 75 к. и кружка пива 75, итого за 2 р. 25 к., истратив 1  1/2 часа времени, я вышел с одной «весной» в животе. Поехал на вокзал и, проделав там то же самое, достал хвост страшно соленого судака. Обидно, что после всего встретился человек, который сказал, что в Охотном ряду есть ресторан, в котором за «страшные деньги» можно пообедать по-настоящему, даже с вином. Я бы не пожалел никаких «страшных денег», чтобы только избавиться от очередей. Эта еда и всякие хвосты у магазинов самый фантастический, кошмарный сон какого-то наказанного жизнью мечтателя о социалистическом счастье человечества.

В беседе с Тихоновым пришел к заключению создать книгу «Михаил Пришвин. Очерк».

Критико-биографические статью напишу сам.

Писатель Михаил Пришвин более четверти века (1905–1931) своей литературной деятельности посвятил очерку. Он является у нас, и вероятно во всем мире, первым «очеркистом», потому что едва ли найдется еще где-нибудь на свете даровитый писатель, ограничивший свое творчество исключительно очерком.

Правда, у Пришвина есть большой роман «Кащеева цепь» ^{117}, есть множество рассказов и литературных новелл, даже есть пьеса для чтения «Базар» ^{118}и поэма «Девятая ель» ^{119}, но мы беремся доказать, что и роман его и рассказы, и пьесы, и поэмы являются очерками, насыщенными поэтическим содержанием.

В критических статьях иногда встречаются ссылки на «пришвинский очерк», который этим сами критики хотят выделить от других обыкновенных очерков. Нам думается, что в пришвинском очерке нет существенной разницы от других, кроме, конечно, особенного мастерства, обретенного автором в течение четверти века, не выпустившим свой недюжинный талант из рамок обыкновенного очерка.

12 Июля.Дождь весь день. Я в Москве. Нашел обед в Савойе, выпил водочки 3 рюмки, кофе, стоило 10 руб., играл отличный оркестр, а все люди ели в столовой обыкновенную воблу. Большего контраста трудно себе представить. Вероятно, скоро дадут какое-нибудь утешение, иначе работать нельзя и просто жить очень трудно. Впрочем, разговоров о перемене, предчувствий, соображений никто не высказывает, как-то не до того.

Очерк.