Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Но, конечно, редкое озеро на Урале обсыпано домиками, берега огромного большинства бесчисленных озер до сих пор еще необитаемы, и часто можно видеть, как медведь, поев в лесу чего-то возбуждающего сильную жажду, долго лакает у берега и в тихую погоду далеко пускает круги. (Медведь съехал на заднице — это внутрь.) На одном высоком увале есть озеро, откуда видны сто одиннадцать озер! На этом волшебном месте я думал о тех несчастных людях, про каторжан уральских заводов: поднять бы их теперь, посмотрели бы они теперь на заводы-втузы, рассчитанные так, что малограмотный рабочий, поступая на работу, уделяя два часа на занятия, через восемь лет делался бы инженером. А ведь тот же самый Урал, те же старые разветренные горы, неиссякаемый источник золота, платины, драгоценных камней, руды железной и руд металлов цветных.

Часто говорят, будто время для людей беспощадное. Нет, это не совсем верно. Время выдвигает вперед новых людей, но старых не сразу уничтожает: они очень долго живут. Мы еще и сейчас можем на Печоре слышать людей, которые поют былины, петые тысячу лет тому назад в Киеве при дворе князя Владимира. И на Урале до сих пор живут люди, которые молятся не тремя пальцами, а двумя и думают, будто царь Петр был антихристом.

А Уралмашстрой, этот гигантский завод-втуз, где сейчас десятки тысяч людей создают новую жизнь. Всего год тому назад тут ведь лес был, и какой лес! Инженер и бухгалтер, ныне работающие на постройке завода, теперь уже похожего на город, расскажут, как они здесь прошлый год собирали грибы и заблудились. Теперь от леса на месте постройки остались там и тут лишь жалкие клочки… Рабочий поселок теперь уже — это целая улица каменных многоэтажных домов. И ни одного деревца второпях не оставили на утеху будущего нового человека. До того неудержимо вперед стремится новый человек, что в этом чрезвычайном усердии беспощаден к прошлому, к лесу.

Но что значит площадь в какие-нибудь десять километров, посмотрите, вокруг всего нового строительства синеют леса. Пройдите к этому лесу, и вы увидите там нарытые землянки, между стволами сосен курятся дымы, бродит корова, валяются сани… В этих землянках живут те, кто приехал сюда из деревни с лошадью зарабатывать себе на постройке. Неурожай, разорение, крайняя нужда пригнали их сюда, и большинство, работая, не верят, что завод когда-нибудь выстроится. Среди них даже есть старые раскольники или староверы, предки которых убежали сюда, на Урал, еще в то далекое время, при Петре, когда на них обрушились жестокие гонения за веру. Этим людям, впитавшим в себя с молоком матери ненависть ко всему, исходящему от царя-батюшки, нельзя было жить даже в тех лесах, где прошла цепь землемера, слуги Антихриста. Мало-помалу, однако, пришлось со многим [смириться?], и вот пришел Машинстрой, где люди не только не староверы, но даже и совсем Богу не молятся. Очень плохо, последние времена настали, но ведь примирились же деды с цепью Антихриста, и с чем только не примирились. А внуки в трудный год, когда есть было нечего, запрягли лошадей, забили избушки и поехали на Машинстрой. Среди этих людей, совсем поневоле участвующих в новом строительстве, поселился также в землянке кержак Ульян Беспалов из деревни Кедровый Починок, в этом году весной в лесу у него пропал маленький сын. Об этом и будет этот рассказ.


<На полях:> Возможно, что дальше следует прямо встреча мальчика со Зверевым, а начало на стр. (8). От Зверева он узнал и о Кабаньей голове. В этой главе (2-й) география и завязка.

3-я глава: Коровий Починок. Сцена с отцом.

4 — Начало весны. Страстное. Мелочи уходят и… к Кабаньей голове.

5. Машинстрой и мужики.


Деревня Кедровый Починок очень старинная, и это сразу видно по стройке, потому что дома были <1 нрзб.> как попало, как строились в глубокую старину беглецы-староверы. У Кедрового ключика начинались золотые россыпи, но в Починке золотом не занимались, считая его источником греха на земле.

Вначале первые кержаки это принимали по своей вере, но потом убедились на примере, что золото и драгоценные камни приносили людям не радость, а горе. За много лет у них не было примера, чтобы нашедший клад через это богатство стал бы счастливее.

Сама деревня стояла на пластах горного хрусталя, из которого в другом месте крестьяне делали вещи и хорошо жили. Кержаки занимались только земледелием, и если рожь вызябала, работали корзины из береговой ивы и кое-как перебывали год, продавая корзины в город (узел Урала). Самоцветы.


Семья Ульяна II.

Кедровские дачи из конца в конец кипели промысловой работой. Не было такой речки или ложка, где не желтели бы кучки взрытой земли и не чернели заброшенные шурфы, залитые водой (Мамин-С<ибиряк>).


Во мху Лохань.

Стихия мха.

Рассказ Мох.

Кобылья голова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное