Читаем Дневники 1930-1931 полностью

С весны (отрезаны водой).

Собака Бьюшка (с тока тетеревей).

Бьюшка вытеснила из трясины кроншнепа.

Шахта: добывали самоцветы.


У машин жизнь точно такая, как у людей. Известно, что люди прежние были и крупнее и сильнее. Теперь люди мельче, много слабее, но зато грамотнее и могут больше. Вот и машины: у прежнего парового двигателя бывает маховик такой великий, что если на досуге станешь сам возле такой машины и смотришь, как он вертится, в особенности, когда представишь, что зацепился за что-нибудь в нем и он потащил: ведь он совсем неумолим. Еще думается, так и луна ходит и все планеты, так и весь мир — все это по-своему идет и нас не касается. А когда после этого увидишь динамо<машину>, которая во много раз сильнее этого гиганта, то никаких мыслей о движении мира не возникает, очень уж мала! <5 нрзб.> Да, лишнего чего-нибудь, о звездах, в голову не приходит при виде этой машины и, может быть, к лучшему: не отвлекаясь лишними мыслями, ведь больше сработаешь.

Не было Совета — не видала жопа света.Явился Совет — увидала жопа свет.

Чисто мужицкое.


Сюжет.

Мальчик Кир, сын кержака на Урале, нашел изумруд, который отец зашвырнул (думая, что он украл). Мальчик ушел… и пропал. Пробрался на Кобылью голову и тут бы <2 нрзб.>. Год вышел зяблевый, хлеб повымерз, яровые… Отец (кержак) поехал на Машинстрой и поселился в землянке. Это был Иван, а за ним другие и [много?] Иванов. Строили завод и дошли до нужды в торфе… Разведка экспедиции, и карьер привел к месту, где был <1 нрзб.> мальчик. Его спасли и привезли на Завод. Отец с сыном встретились.


Оба сильные люди (отец через веру отцов), сын — через природу. Тон рассказа: война за человека, вместо войны с человеками. Война за человека.

Ульян был как дуб с оббитыми сучьями: три сына погибли на войне за царя, а один, партизан, погиб за Советы. Война оббила дуб, и остался он с маленьким сыном и женой. Он еще не был стар: 50 лет — не старость для уральского кержака.


Спор из-за камня. Красота камней породила охоту за счастьем (как Н. И. Савин). Весь рассказ Зверева сюда (и как муку привез) <Ульян — от помора — певца былин>.


Весна перестоялась: по насту до Кобыльей головы.


Рудоносный Урал (средний).


Север пустынного Урала (возле океана) — равнина, забросанная обломками скал.

Кобылья голова выпятилась восстанием гранитов и порфиров, взломавших собою послойно-кристаллические породы. Продираясь наружу с большим или меньшим усилием, в иных местах они взбугрили их, в других разорвали, подняли и поставили ребром. Но эта разрушительная сила была вместе и зиждущей силою: граниты и порфиры вынесли с собою нынешние богатства Урала, его различные руды и цветные камни.


Сев.

Восточный склон Урала падает в Сибирь без предгорий и там, в степи, нет забели. Там и днем и ночью при свете прожекторов работают трактора.

Летят стрепеты на места гнездований — не узнать! Сотни рабочих… и не видели стрепета, как он, свободолюбивый и неуступчивый, улетел.

Дрофа — <1 нрзб.> птица. В степи ямки с водой, трактор <1 нрзб.> заедет. Тут и дрофы приладились.

А с Урала все тронулись на Машстрой.


Цветные камни

Давно ли было всем так, что только южное солнце дает цветы. На севере больше цветов. И еще предрассудок, будто цветные камни рождаются тоже под влиянием южного солнца. Теперь оказалось, что на мрачном Урале больше цветных камней, чем на юге, и что даже такие неповторимые в мире камни есть, как александриты и проч. И когда все это оказалось, то стало всем простым людям на Урале так, будто в этих камнях сама неповторимая вечность.

Но теперь химия, достигая температуры плутонических сил в лаборатории, делает то же самое, что делал когда-то Плутон. Бог Плутон работал на царей. Химия работает на всех. Как бы в раздумывании остановилась новая власть перед этим делом. И все прекратилось… Но Зверев… Встреча мальчика со Зверевым.


(Ударник 50 лет).


Камни.

Перстень — знак отличия патриция от плебея.

Браслеты: зарукавья, запястья.

Монисто — ожерелье (из жемчуга, бус и т. п.).

Екат. II — век бриллиантов и цветных камней (дарили алмазы).

Драг, камень — это орудие внешнего отличия.

Плутонические силы земли.

1) Не было бога Плутона — это люди воодушевили так безличные силы внутренние огненной Земли. И плутонические силы эти, создавая алмазы, рубины, изумруды, сапфиры так, что камни эти стали похожими на кладовые света, а значит, и нашей вечной радости — никак не могли думать, что эти кладовые радости сделаются орудием внешних отличий между людьми. Все эти силы…, и на Урале семилетний мальчик Кир из деревни Кедровый Починок с восточного склона Среднего Урала свою страсть к поискам камней получил… прямо как бы из рук самого бога Плутона. Как всегда началась искательная страсть с пустяка…


Алмаз укрощает ярость и сластолюбие, дает воздержание и целомудрие.

В небесно-голубой бирюзе (сохраняются?) отражаются былые ясные безоблачные дни, вся минувшая радость.

Арабы камни считают звездами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное