Читаем Дневники 1930-1931 полностью

В фотоотделе Мосторга встретился человек в дорогой желтой коже с бобровым воротником, в руках у него был роскошный портфель из крокодиловой кожи. Он спрашивал себе увеличитель для Лейки. Ему ничего не сказали, я вмешался и дал ценные сведения. Он же вынул из портфеля новенькую ленту (очевидно, контрабандную) и, показав ее, сказал, что в этом ленточном деле он, в свою очередь, мне может быть очень полезен. «Одним словом, — сказал он, — служу во Внешторге». Я сделал вид, что радостно изумлен и даже выдавил из себя: «А-а!» Это его подзадорило и, одно мгновение поколебавшись, он сказал: «Фукс моя фамилия!» — «А-а-а!» — воскликнул я, как будто это имя мне было с детства известно. — «А-а-а! — К вашим услугам», — ответил он и пожал мне руку. Конечно, еврей.


Недоумение.

Вот Миша однажды ехал в трамвае и видит: перед ним стоит какая-то женщина, раз посмотрел, и захотелось в другой раз, и с третьего разу не мог оторваться, она пошла, и он пошел за ней, она вон из трамвая, и он. Она взяла такси, и он хотел взять, но шофер отказал. Она уехала, а он остался на мостовой. И вот тут комсомолец одумался и сказал сам себе: «Это неправильно!» В этот момент я был возле него, услыхал и спросил: «В чем дело, рабочий класс, что неправильно?» Я выслушал его бред и нахожу в этом такой смысл: как это назвать, не знаю, нельзя же действовать избитым словом «пристал», это бывает с каждым, встречается иногда такая удивительная фигура, такое чудесное лицо, глаза, губы, шея, ноги… а кругом такие уродливые серые измученные лица. И вот эта, ну, пусть, «красота» берет тебя и уводит. А в красоте этой сидит и пользуется ей по своему произволу какая-нибудь Мария Ивановна. По какому праву она этим распоряжается, за что это ей, как это? — «Неправильно!» — сказал Миша. Я с ним вполне согласился — это действительно неправильно и несправедливо в высшей степени.


Жертва.

Авраам видел Бога, когда принес в жертву ему сына{287}, а люди не знавшие Бога, если бы видели, как отец резал своего сына, ужаснулись бы мерзости. Точно так же и мы, тоже неверующие в дело революции, ужасаемся, когда на наших глазах дети режут отцов живых и растаптывают могилы умерших.


<На полях:> В конце концов, у сына не хватит сил на это дело, и революция останется только революцией, т. е. делом более узким. Жертва Авраама или наоборот. Рано или поздно отец возьмет свое, тем более, что «сын»-то переходит <1 нрзб.>, это пара: сын ведь сам делается отцом.


25 Декабря. Вчера было 1-е заседание кинобригады. Лева приехал, новости: Полонского съел РАПП{288}, издат. писателей тоже «смыли». Нечего и думать об издании книг, прямо так и пишут: «Пришвин, реакционный писатель». Говорят, что теперь надолго нельзя будет печататься. Но можно служить и тихонько пописывать под другим именем. У Левы тема: мотор и парус.


Козья Матка.

Авдотья Тарасовна, когда у нее стали раскапывать цветочный горшок в поисках ее четырех золотых (сама указала), вдруг бросилась на гепеушников, как львица, и закричала: «сама, сама!» Она испугалась, что они повредят корни выращенного ею за 30–40 лет супружества лимона. От поливки золотые расползлись, и она с большим трудом их нашла. Всегда хитрая Козья Матка и тут успела придумать объяснение: она говорила, что муж ее за каждые десять лет жизни на память давал ей по золотому. Но всему бывает предел. И тоже настал предел хитрости у самой Тарасовны: вдруг у нее пропала охота ладить, приспособляться. Козья Матка почуяла смерть. Оказывается, что было 40 золотых: не за 10, а за каждый год он давал по золотому. Хитрость житейская, прикрытая страдальческим добродушием, в старину не знала предела своей силе, но теперь она в революцию встретила себе предел. Революция их видит, а они не видят. И доходило до того, что вот решалась судьба домов, а <1 нрзб.> перед самым концом два новых дома строили. А революция не только это, она прощупывала их все тайные помыслы. И кто не знает из сыщиков, например, что обыватели зарывают золотые деньги в цветочные горшки. Однако хитрецы, действуя каждый за себя, продолжали делать в этом открытие и золото зарывали в цветах.


Сердитая жизнь.

Вчера Маня по недосмотру бросила острые кости в корм, поросенок подавился, захрипел и еще бы минута — сам собой кончился, но за минуту до смерти от косточки ему успели воткнуть в сердце нож, и он кончился от ножа. Но это понятно в хозяйстве, помри поросенок сам собой, есть бы его не стали. Но почему же теперь у людей все стараются как бы только воткнуть друг другу нож в сердце, хоть за минуту до естественной смерти. Трудно понять почему, но тоже, вероятно, и тут какое-нибудь хозяйство.


26 Декабря. Вот именно, что у писателя золотом в его творчестве является его собственная личность…


Болезнь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное