Читаем Дневники 1930-1931 полностью


<На полях:> Итак, напишите пойдет «Мох» в экзот. или это…


10 Мая. Со вчерашней ночи стало немного теплее. Как задержалось! Ведь только кустарники лозы в зеленой дымке. Береза чуть распускается и цветет (сок кончился). А в общем весна еще в шоколадной поре. (Шоколадная весна.)


Позавчера был у меня N и наговорил мне очень много о практическом мистицизме, сменившем в настоящее время антропософию и т. п. — Кому говоришь? — Всему миру. — Где организация? — Нет ее и т. п.

Идея второй Голгофы. Страдают за то, что обнаружились. (И так же Христос…)


Был у Попова и много разговаривал с ним о разрухе. Вот теперь трапезную, здание XVI в. переделывают на завод, а возможно будет Педвуз, зависит от того, кто победит. Перемены во всем и везде, а причина их — авантюризм (анархист-индивидуалист). Занятно, что библиотекарь на свой счет содержит уже 5 лет сторожа и страхует библиотеку за свой счет.


Итак (майский парад) все видимость (тов. Игошин), а внутри нет ничего: nihil{86}. Суждено ли этому nihil начать мировой пожар, или видимость раньше того исчезнет?


Встретил Софью Карловну, у которой, известно: в роду был Карл. Она начала бранить русских: «всех без исключения». Высказала свою, а скорей всего и не свою, отчаянную мысль, что большевизм всем русским нравится тем или другим, что все без исключения ему преданы, и даже граф Олсуфьев отпустил бороду, ходит в рубашке и доволен этим свинством — в рубашке ходить.

— Все без исключения довольны этим свинством! Мне, как совсем русскому человеку, стало неловко: у нее в роду Карл, у меня лавочники. Чтобы дать ей возможность поправиться, я сказал:

— Ну, как без исключения, а вот родственник ваш Влад. Андр. Фаворский — какой славный человек.

— Так у него же мать англичанка!{87} — воскликнула Софья Карловна.

Я приготовился сказать:

— А у меня мать испанка.

Но побоялся, что она опомнится и ей будет неловко. Она глупенькая. И какая же болтушка!


Если бы могла эта дурочка чувствовать хоть немного, как болит душа у русского, сколько сослано людей и как там страдают!


11 Мая. Тепло и парко после ночного дождя.

Туман. Хорошо.

Вчера болела голова. Пирамидон.

Детскую книгу поручить Разумнику.

Замошкину: выслать «Гибель»{88}.


<На полях:> Попов сообщил факт, о котором я догадывался: главные кадры безбожников вышли из семинаристов. Отсюда: а в прошлом — Добролюбов и проч.? Если да, то безбожие это полное, голое, ни в каком случае не натуральное безбожие (в смысле богоотступничества).


Вчера нащупалось: с самых разных противоположных сторон жизни поступают свидетельства в том, что в сердце предприятия советского находится авантюрист и главное зло от него в том, что «цель оправдывает средства»; а человека забывают. В этом же и есть, по-видимому, вся суть авантюры: внимание и заботы направлены на внешнюю сторону, отрыв от человека — потому несерьезность. Забвение человека ради дела, поставленного авантюристом.


Сов. типы: 1) Американец (новый Хлестаков), Варушкин — слуга его: закатывает глаза, как теленок, так что в поле зрения остается только белое, искренно отдается с потрохами, семинарист, б. лоб, ученый, очки, безбожник (наука).


N произвел на меня сильнейшее впечатление, кажется, в 1-й раз в жизни встретился столь близкий человек. Через него я увидел сам себя и очень вырос в своих глазах. Напр., я узнал, что всю жизнь свою был «практическим мистиком». (Писание есть моя практика). Второе, — что надо учитывать хорошую сторону революции и пользоваться ей для «переоценки» всего: Христос, Толстой, Гоголь, семья, Россия, государство — все это должно быть теперь по-новому.

Странное в этом человеке: он до того настороже: он как птица или дикий зверь живет, постоянно прислушиваясь и чрезвычайно обдумывая свои поступки. Или, как Робинзон среди людоедов («след человека» у Робинзона). В этой борьбе за жизнь он и понял первое и самое главное в жизни, самое, самое необходимое — чтобы ее (жизнь) себе отстоять. Десятки, сотни лучших людей проваливаются, попадают в Соловки. Они попали в Соловки по своей вине: сделали какую-нибудь ошибку. И Христос погиб (его словом), потому что сделал ошибку: открыл народу не подлежащие оглашению тайны. Вот откуда мистическая болезнь и церковь, которая, в сущности, лечила ее, прятала тайну обратно в организм, в природу (М. Пр.). Если бы уж спасать мир, то это надо бы не проповедью, а делом: совершить чудо спасения мира.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное