Дневники 1930-1931

Она <1 нрзб.>, я не стал ее возвращать, напротив, сам пошел вслед за ней.

В этом нет ничего обидного, что я сравнил его героя со своей собакой: ведь я свою Нерль очень люблю, и то прекрасное, что Арсеньев вложил в Дерсу, я нахожу и в Нерли: она мне предана тоже до самозабвения, она птичьи следы понимает еще лучше Дерсу, и бесконечно любит всех детей. Дерсу только смотрит на мир, что в нем все «как люди», а Нерль может быть понимает детей и все на свой лад: как собака. Никогда она не только не рычит на детей, даже если они ей делают больно, но даже не морщит нос. Однако, если они уж очень ей надоедят, то лицо ее вдруг делается каким-то странным, я представляю себе, что она думает, как Дерсу: «Какой плохой, люди!» и как-то только на свое переводит: какой плохой собака! (Гнездо тетерева). Меня как тигра.

19 Сентября. Вчера днем был гром, на закате коротенькая радуга и ночью на севере виднелся бледный столб северного сияния. На закате ветер лег совершенно, а ночью дул ровный небольшой. Вся ночь была звездная. Утро ветреное, но солнечное. Только уже значительно после восхода начала белеть трава. Морозец был легкий (4-й). Днем опять началась путаница с облаками.

Я снимал утренний лес, черные стволы с тенями и лучами.

Убил 1-го дупеля (кустового), приняв его за вальдшнепа, убил вальдшнепа, бекаса, видел гаршнепа — все это новая пролетная дичь. Очень мазал по вальдшнепам. Дупель разманил меня и решил остаться еще на день-два. Уж очень лень-то эта хороша, встаешь без всяких обязанностей: ружье или камера. Очень хорошо и делается все лучше и лучше оттого, что сильнее желтеют деревья, ароматней пахнет листва.

Перед вечером ветер опять стих. Солнце перед закатом озарило уже золотые леса и спустилось в тучку.

Часто слышишь: «А если бы от них Бога отнять, то что же останется им». Очень обидно быть на месте Бога: веруют такие, у кого больше ничего и нет, какие-то пустые мешки. Еще есть подобное в искусстве, когда говорят, что оно «для отдыха». Не особенно тоже приятно художнику знать, что его труд пошел на забаву и развлечение…

20 Сентября. И с вечера пахло морозом, и ночь прошла вся такая звездная, а утром не мороз, а туман и туман какой-то неопределенный: то бывает туман хороший перед ветреным днем, тут же туман был как-то слишком тяжел и сер. И действительно, он нескоро разошелся, и за ним оказалось облачное небо. Скоро, однако, облака определились большими кучевыми, между ними время от времени солнце являлось, как радость. День сложился прекрасно-задумчивый со вспышками солнечной радости. Я решил посвятить его охоте.

Я думал, что витютни улетели, но вчера на закате далеко летела стая каких-то птиц. По тому, как они стали рассаживаться на вершинах высокого леса, я узнал в них витютней.

В тумане сегодня обошел места, где вчера убил дупеля и вальдшнепа, но ничего не нашел. За канавой в мошку пришлось крикнуть на собаку, и в этот момент сорвалась с дерева большая птица, я подумал — это глухарь, но птица на мгновение мелькнула, и я опять подумал, что не черныш, а глухарь, потому что слишком узки и длинны для черныша крылья; когда же подумал об узких крыльях, вспомнил, что сорвалась слишком резко для глухаря, и тогда стало понятно: это был не тетерев и не глухарь, а зазевавшийся ястреб-тетеревятник.

Вальдшнепа удалось застать во время его прогулки на чистом месте. В другого неудачно стрелял в чаще Попова Рога. Больше не видел вальдшнепов. Когда разошелся туман, заметил летящего над лесом черныша, вскоре вслед за ним протянул другой. Это значило, что начались вылеты и в можжевельнике возле тресты, вероятно, начался уже осенний ток. Глухари не допустили близко к себе Нерль и поднялись, большой хищник сорвался с дерева, он, вероятно, караулил ее, не решаясь напасть. Вслед за этим раздалось в ольховой чаще ужасное хлопанье крыльев, это запутался, как часто бывает, глухарь. Много раз приходилось замечать, что глухарь не так осторожен и ловок, как тетерев, очень возможно, что ему трудно быть ловким и осторожным из-за величины своей, будь ему просторно, как журавлю в поле, а то сам такой огромный и притом в чаще. Нет, это слишком крупная птица для нашего времени, долго ей теперь уж не пробыть у нас.

На берегу поймы, как я и ожидал, в можжевельнике застал большую партию чернышей. Тут их хорошо можно скрадывать в морозное утро, а еще лучше охотиться с чучелами. Тут же в кочках, к великой радости, нашел дупеля, какие это были вкусные кочки для охотника, как хряпнул он при взлете, с какой страстью бросился я обыскивать болото. Нашел только двух бекасов, которых убил. Один из бекасов так упал в ямку, что только хвостик торчал, это напомнило мне, что хорошо бы снять его таким.

Тут солнце показалось и я очень хорошо снимал и бекаса и дупеля (линза № 1 d12 V–I сек.)