Дневники: 1931–1935

Причина, по которой Коулфакс ужасно скучна, заключается в том, что она никогда не чувствует и не думает самостоятельно. Вот почему я умру от скуки, если она проведет здесь хотя бы одну ночь. Кроме того, она вечно собирает факты о людях, причем не из интереса, а из любопытства. И поэтому не стоит больше посещать такие места, как Аргайл-хаус, ведь вас будут звать снова и снова*.

Думаю, это хорошая идея – писать биографии; оттачивать способность точно передавать реальность; и использовать свои романы просто для поэтичного самовыражения. «Флаш» вполне служит этой цели.

Вчера у нас был абсолютно счастливый день. Я набрала [шрифтом] несколько стихотворений Дэди206 в своей новой комнате; гуляла по пустоши. Л. обрезал яблони; день был чудесный – эта переменчивая погода необычайно капризна, но красива. Более прекрасной погоды мне и не вспомнить. Я в затруднительном положении из-за Этель, которая со всей настойчивостью напрашивается к нам в гости. Когда люди вроде Г.Л. Дикинсона, отталкивают нас, мы испытываем сначала шок, а потом поразительное облегчение. Есть ли хоть кто-то, кто не хочет нас видеть? По словам Этель, наша популярность как у королевской семьи. Она разозлила меня тем, что сказала леди Крейк207, будто я живу в декорациях и являюсь затворницей. А теперь, увы, мне надо вернуться к Бернарду (и его реакции на смерть Персиваля208).

Одно из высказываний или упреков Сивиллы: «Ах, если бы только мы с Артуром209 могли позволить себе загородный коттедж», – при этом за дверью ее ждал «Rolls-Royce210» с шофером.

* Сегодня, в среду [19 августа?], эта бедняжка прислала жалостливое письмо о том, какое раньше было лето, о своих сожалениях и о том, как, несмотря ни на что, они с Артуром сполна получили удовольствие, а встреча с нами, пускай и вызвала ностальгию, все же утешила ее.

17 августа, понедельник.

Ну а сейчас, на часах примерно 12:30, я внесла последние правки в гранки «Волн»; завтра они отправятся в печать и никогда, никогда больше, надеюсь, не вернутся ко мне на прочтение.

19 августа, среда.

Гранки в типографии со вчерашнего дня, и больше я их не увижу.

1 сентября, вторник.

Несколько дней постельного режима, головной боли и неодолимой сонливости, которая накатывала на меня, пока я пыталась читать «Джудит Пэрис», а затем «Айвенго». Заметка о «Джудит Пэрис211»: этой книге место в лондонском музее. Хью выпрыгивает из штанов от напускного энтузиазма – коллекция ярких бусинок на память, разрозненных. Почему? Нет никакого связующего чувства – лишь «я такой энергичный, такой выдающийся, такой творческий». Написано, конечно, довольно грамотно и сдержанно, но у слов нет опоры. Банальная мешанина из ярких образов – пыль, которую хочется смахнуть.

Заметка о Скотте212. Пустой блеск. И я уже знаю, что этот персонаж (забыла его имя) попадет в цель. В общем, я не в восторге. Удивительно, что мой отец серьезно относился к этой сцене213. И все же что-то в книге есть. Искреннее желание развлечь читателя, время от времени разбавляемое (как же редко!) ощущением глубины – да и то в юморе. Ровена, Ревекка [персонажи «Айвенго»], искусственная красота – бутафорские драгоценности мадам Тюссо214. Интересен сам дизайн – все плоское, размалеванное. Но у меня как будто бы больше доверия и симпатии к Скотту, чем к Хью. Поднимается вопрос морали: что все мы моралисты, но принципы наши переменчивы. Мой гнев из-за того, что Скотт не такой уж сильный, отчасти связан с кризисом в Англии этим летом (если его вообще назвать летом).

Сегодня утром – я еще была в ночной рубашке – мужчина пришел класть плитку Нессы в верхней комнате. Л. в Лондоне. День рождения Джойс215. Жаркое сентябрьское утро. Слетаются грачи, воркуют.

3 сентября, четверг.