Дневники: 1931–1935

Ох, а сегодня утром я «как пчела в цветах плюща231» – не могу писать в свое удовольствие. Джон [Леманн] говорит: «Но мне роман понравился, действительно понравился; я был глубоко впечатлен и поражен тем, как в нем раскрыт совершенно новый метод… Мне кажется, что разница между этим романом и поэзией невероятно тонка и условна. Вы каким-то образом сочетаете скорость прозы и насыщенность поэзии…». Еще он сказал, что роман очень трудный и т.д. Но вот мой разум разгорячен и затоплен, и я тут же вдохновляюсь на написание «Письма к молодому поэту232».

Боже, что за непостоянство – нет, волна эмоций во мне.

19 сентября, суббота.

Последние несколько дней были просто райскими – наконец-то немного тепла; и теперь, закончив книгу, не испытывая особого беспокойства и выслушав изысканное мнение Джона, я спокойна; о, а еще я гуляю и хочу пожаловаться на два уродливых бунгало на вершине холма. Именно. Причем навечно изуродовал эти холмы наш «потенциальный кандидат от лейбористов» [Ф.Р. Хэнкок]. Моего голоса он не получит. Я погрузилась в мечты о доме далеко отсюда, где-нибудь в Дорсете. Но как же я счастлива! Как спокойна и сладка жизнь с Л. здесь, в ее размеренности и порядке, и сад, и комната по вечерам, и музыка, и мои прогулки, и то, как я легко и здорово пишу о Донне233 по утрам, и будто бы все стихи обо мне. Я начала запоем читать поэзию – купила Скелтона234 в Танбридж-Уэллсе235. А в один прекрасный жаркий день мы ездили к Исдейлам и видели чучело волка; сейчас мне надо переодеться для вечеринки по случаю дня рождения Анжелики236. Вчера на чай приезжали Джордж и Маргарет [Дакворт].

21 сентября, понедельник.

Я пишу о Донне, а сегодня утром мы «отказались от золотого стандарта237». Мейнард и Кан238 будто вступили на тропу войны. Мы сидели и обсуждали экономику с политикой. Охрана на посту: Тауэр в безопасности (это шутка М.). Телефон все время звонит; газеты вышли с опозданием. Мы разошлись, и вот я пишу о Донне. А что еще, спрашивается мне делать, когда мы можем разориться; лучше бы все писали о Донне, тогда, быть может, мы бы не отказались от золотого стандарта, – такова моя версия величайшего кризиса и т.д. и т.п. – болтовня, кудахтанье кур, которые золотых яиц не несут.

22 сентября, вторник.

Мисс Холтби говорит: «Это поэма, причем более цельная, чем любая другая ваша книга. На редкость утонченная. Она трогает душу, пожалуй, даже сильнее, чем “На маяк”». И хотя я записываю эту фразу, потому что она отображает кривую моих эмоций – боже, как все плохо было на прошлой неделе, а потом случился накал чувств, – сейчас все стабильно. Полагаю, мне больше нечего бояться, ведь люди только и делают, что повторяют одно и то же. А я быстро забываю сказанное. Чего я действительно хочу, так это услышать, что книга солидная и что-то значит. Что именно она значит – я не пойму, пока не напишу следующую. Я будто кролик, который далеко впереди гончих – своих критиков.

27 сентября, воскресенье.

Лин [Ньюмен] и Кингсли Мартины239 в доме, а я прокралась сюда, чтобы, как я говорю, писать письма. Разговоры действуют мне на нервы, и затылок начинает болеть. Еще к нам приезжали Исдейлы240. «Мистер И. был одним из тех ревнивых джентльменов, и поэтому он бросил меня». Молчание с моей стороны. «Я была очень молода и должна была занять более жесткую позицию». «Как ужасно, что такая дружба оборвалась!» – сказала Джоан. И мы прогулялись по саду.

Этель, должно быть, в прекрасном настроении. В целом «Губителей» хвалят, причем искренне241. Я отравила телеграмму, так как не хочу писать. Мать Дотти242 умерла. Вита уезжает с ней за границу. Мы выпустим книгу 8-го, несмотря на всеобщие выборы, ведь я все равно не жду, что она будет продаваться243.

30 сентября, среда.