Дневники. 1984

...Извозчик осторожно, как китайскую картину на шелке, разворачивает панораму пряничного города. От площади Старого Рынка налево, если встать лицом к реке, через улицу Фрете к площади Нового Рынка — то же пряничное средневековье. Фаэтон катит по этой площади, где дворец, построенный для полумещанки, ставшей аристократкой, проданный ею француженке, королеве Марысеньке, чтобы Марысеньке сподручнее было выполнить свой обет: подарить Варшаве новый монастырь. А потом извозчик свертывает шелковый рулон теней, и снова — площадь Старого Рынка: «дом Фукеров» (винная торговля), «дом с головой негритенка» (один из двух, сохранившихся после гитлеровского расстрела города н горожан в 44-м году), а я еще про себя отмечаю, что этот дом и с мемориальной доской Дзержинскому, он жил здесь в 1899 году. И опять квадратная вымощенная гранитной рубленкой площадь Нового Рынка, на которой художники-моменталисты за злотые, франки и доллары тут же, усадив клиента на стульчик, рисуют его портрет и продают акварели, гуаши и картины; мимо площади, на которой «Ноrtех» торгует вкуснейшим, очень дорогим мороженым с черникой, а дальше, через узкую улочку, на площадь с восстановленным на добровольные пожертвования Королевским замком, мимо колонны короля Зигмунта III (после колонны Траяна первой по времени в Европе), через улицу Краковское предместье с ее дворцами эпохи Ренессанса, по улице Новый Свят — это уже ближе к нашему времени, ближе к модерну, а еще дальше размытая архитектурная эклектика растворяется в современном функционализме окраины: нужно жилье, быстро строящееся, удобное.

Город повернут лицом к реке. Так он и развивался. Позже выросли за ним параллели. Как на поле битвы, за окопами первого оборонительного вала — вал второй.

Вот так едем мы тихо и мирно на варшавском извозчике — удивительно симпатичный анахронизм — с моей спутницей пани Марией, гидом и переводчицей, и она рассказывает, как восстанавливали замок, как горела Варшава (это ее детские воспоминания: они тогда жили на другом, восточном берегу Вислы, в предместье Варшавы), рассказывает всякие были и небылицы про дворцы и времена.

С пани Марией нам было о чем поговорить: об общежитии в Москве на Стромынке, о новом общежитии университета на Ленинских горах, о том, что «толстые» журналы печатали в шестидесятые (мы приблизительно в одно и то же время учились) и что они тогда не печатали, а напечатали, осмелев, попозже; даже на Московском радио у нас оказались общие знакомые. Надо сказать, что в Варшаве была еще одна пани, с которой можно было бы поговорить по душам о разных московских разностях, пани Алисия Володько, в университетские времена прозываемая Магдой: мы не только учились с ней в одном учебном заведении, на одном факультете, имели общих друзей, но посещали один и тот же знаменитый тогда лермонтовский семинар Владимира Турбина, и название известной в те далекие годы книжки «Товарищ время и товарищ искусство» нашего руководителя было как пароль. Итак, беседуя в фаэтоне с пани Марией о милых варшавских и московских подробностях, мы медленно передвигались от одного памятника к другому (подчеркну варшавскую географию: от монумента Яну Килинскому, мимо колонны Зигмунта III, к бронзовой фигуре Коперника напротив Академии наук) и, сделав круг, от прежней Банковской площади поехали обратно.

Я недаром назвал площадь ее довоенным именем, хотя путь наш пролегал мимо горсовета, по площади Дзержинского, мимо памятника... Стоит Феликс Эдмундович, как и в Москве, высокий, худой, чуть похожий на Дон Кихота, над оживленной и крепко загазованной — как и в Москве — центральной площадью.

В Варшаве два памятных места, связанных с Ф. Э. Дзержинским. Одно, как уже было сказано, на площади Старого Рынка в доме с арапчонком: здесь на переломе веков Дзержинский проживал; другое — не очень далеко от Рынка, в Варшаве все относительно близко — не менее памятное, даже знаменитое, печально знаменитое — Варшавская цитадель. При этом феодально-царственном слове видятся башни, ворота, зубцы, контрфорсы, жестяные драконы на водостоках и знамена на шпилях. Варшавская цитадель — детище самодержавно-царской архитектуры, лишенное какой-либо эстетики, кроме эстетики функционализма. Огромно-кирпичное сооружение (вернее, целый комплекс построек) воздвигнуто в первой половине XIX века как база гарнизона одного из самых мятежных городов империи. Так сказать, гарант порядка. Но, как в страшной сказке, зло всегда за семью и двадцатью семью печатями, так и в Варшавской цитадели свой эпицентр зла — знаменитый X павильон, политическая тюрьма.