Долго на ТВ смотрел дебаты в Верховном совете. Все определилось: выявились позиции. С восторгом читаю литературоведение, Моэма. Готовлюсь к выходу «Знамени». Все время подбираю материал к книге «Власть культуры». Сегодня в «Литгазете» вышел отрывок из повести «В родном эфире».
Теперь за последние дни все по порядку.
Во вторник, 6-го, утром провел семинар. Рассказ Ж.Зелениной «Бессонница». Очень обрадовался проблескам языка и чему-то интересному именно у нее. Все больше и больше начинаю жить судьбой и делами своих учеников. В тот же день заезжал в «Октябрь» говорить насчет Лены Трифоновой (в рукописи она оказалась Обуховой).
Во вторник же был на выставке фотографий царской семьи. Все интересно, это наша история. Хочется поумиляться над царем, но человек он, конечно, был разный. Одно бесспорно — искренний и убежденный. Особым чувством душа наполняется от мысли об убийстве людей невинных: его детей, да и его самого и царицы. Кто определил эту меру, за которую надо лишать жизни? Кто дал право выполнять Божью функцию — судить? Кто дал право затоптать чуть проклюнувшийся росток?
Тут же на выставке, вспомнил А.Я.Юровского — профессора, мужа Г.М. Шерговой Вспомнил удачливую его жизнь, квартиру на Чистых прудах, павловскую мебель, машины, Г.М., обслуживащую правительство, ее разговоры об интеллигентном. И все сразу стало ясным: их преимущество на жизненном старте было обусловлено одним маленьким обстоятельством: кажется, именно отец Леши был участником расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Я.Юровский кончил жизнь в ЦКБ — кремлевской больнице. Семья Романова — в шахтном колодце!
После выставки — я был с Леной, невесткой Л.И. Скворцова — приехали на улицу Александра Невского. Лена — милая, хорошо воспитанная молодая женщина — показывала мне свои фотографии, свадебные, детские. В детских был один рефрен: это Швейцария — Женева, итальянская часть. Смотреть мне на это было достаточно тяжело: сетование на несправедливость моей судьбы?
Вечером долго говорил по телефону с С.П.: втихаря он был на «Сельской чести». Почему-то стало его жалко, с грустью думал о его порядочности, чувстве долга, которые, видимо, будут мешать ему жить. На праздники пригласил его с Валей пожить у нас.
Видели Валю и С.П. Толкачева — они были оба грустные, праздники им тяжело даются.
Самое интересное было потом: здесь опять у меня два соображения. Мне вообще кажется, что я очень быстро улавливаю ощущения народа. Эти дни понадобились Горбачеву для полного отката волны. Пока сопротивлялись региональщики, было одно, но вдруг стало видно, чего он очень захотел и что идет к цели, переступая холодно, как политик, через все.