Дневники

Вдруг - это было уже в 6 - телефон, сообщение (самое верное, ибо от Зензинова идущее): "кабинет избран. Все хорошо. Соглашение достигнуто".

Перечислил имена. Не пишу их здесь (это, ведь, история), лишь главное: премьером Львов (москвич, правее кадетов), затем Некрасов, Гучков, Милюков. Керенский (юст.). Замечу следующее: революционный кабинет не содержит в себе ни одного революционера, кроме Керенского. Правда, он один многих стоит, но все же факт: все остальные или октябристы, или кадеты, притом правые, кроме Некрасова, который был одно время кадетом левым.

Как личности - все честные люди, но не крупные, решительно. Милюков умный, но я абсолютно не представляю себе, во что превратится его ум в атмосфере революции. Как он будет шагать по этой горящей, ему ненавистной, почве? Да он и не виноват будет, если сразу споткнется. Тут нужен громадный такт; откуда если он в несвойственной ему среде будет вертеться?

Вот Керенский - другое дело. Но он один.

Родзянки нет. Между тем, если говорить не по существу уже, а в смысле "имен", имя Родзянки ровно столь же "не пользующееся доверием демократии", сколько имена Милюкова и Гучкова.

Все это поневоле приводит в смущение. В сомнение насчет будущего...

Но не будем гадать ни о чем; слава Богу, первый кризис разрешен.

Вернувшись из Думы, Petit подтвердил имена и факт образования кабинета.

Вечером разные вести о подходящих, будто бы, правительственных войсках. Здешние не трусят: "придут - будут наши". Да какие, в самом деле, войска? Отрекся уже царь или не отрекся?

На кухне наш "герой" - матрос Ваня Пугачев. Страшно действует. Он уже в Совете, - депутатом. Пришел прямо из Думы. Говорит охриплым голосом. Чуть выпил. В упоении, но рассказывает очень толково, как их смутил сегодня Приказ № 1.

- Это тонкие люди иначе поняли бы. А мы прямо поняли. Обезоруживай офицеров. Лейт. Кузьмин расплакался. А есть у нас капитан II ранга Лялин - тот отец родной. Поехали мы в автомобиле, он говорит: вот адъютанта Саблина убивайте. Он вам враг, а вот Ден, хоть и фамилия не русская, друг вам. Вы много сделали. Крови мало пролито. Во Франции сколько крови пролили...

Потом продолжает:

- Сейчас в Думе у меня товарищи просили, чтоб левый депутат удостоверил, что Учр. Собрание будет, и что верит новому правительству. Я прямо к Керенскому, а он шепотом говорит. Я к Суханову - и тот только рукой машет. Прислали нам Стеклова, стал говорить - ив обморок упал. Уж устал очень.

Поздно ночью - такие, наконец, вести, определенные:

Николай подписал отречение на станции Дно в пользу Алексея, регентом Мих. Ал. - Что же теперь будет с законниками? Ведь главное, что сегодня примирило, вероятно, левых и с "именами", это - что решено Учредительное Собрание. Что же это будет за Учредительное Собрание при учрежденной монархии и регенстве?

3 Марта. Пятница.

Утром - тишина. Никаких даже листков. Мимо окон толпа рабочих, предшествуемая казаками, с громадным красным знаменем на двух древках: "да здравствует социалистическая республика". Пенье. Затем все опять тихо.

Наша домашняя демократия грубо, но верно определяет положение: "рабочие Мих. Ал. не хотят, оттого и манифест не выходит".

Царь, оказывается, отрекся и за себя, и за Алексея ("мне тяжело расставаться с сыном") в пользу Михаила Александровича. Когда сегодня днем нам сказали, что новый кабинет на это согласился (и Керенский?), что Михаил будет "пешкой" и т.д. - мы не очень поверили. Помимо, что это плохо, ибо около Романовых завьется сильная черносотенная партия, подпираемая церковью - это представляется невозможным при общей ситуации данного момента. Само в себе абсурдным, неосуществимым.

И вышло: с привезенным царским отречением Керенский (с Шульгиным и еще с кем-то) отправился к Михаилу. Говорят, что не без очень определенного давления со стороны депутатов (т.е. Керенского), Михаил, подумав, тоже отказался: если должно быть Учредительное Собрание - то оно, мол, и решит форму правления. Это только логично. Тут Керенский опять спас положение: не говоря о том, что весь воздух против династии, Учр. Собр. при Михаиле делалось абсурдом; Керенский при Михаиле и с фикцией Учред. Собр. автоматически вылетает из кабинета; а рабочие Советов начинали черт знает что, уже с развязанными руками.

Ведь в новое правительство из Совета пошел один Керенский, только - он - к своим вчерашним "врагам", Милюкову и Гучкову. Он один понял, чего требует мгновение, и решил, говорят, мгновенно, на свой страх; пришел в Совет и объявил там о своем вхождении в министерство post factum. Знал при этом, что другие, как Чхеидзе, например (туповатый, неприятный человек), решили ни в каком случае в П-во не входить, чтоб оставаться по своему "чистенькими" и действовать независимо в Совете. Но такова сила верно-угаданного момента (и личного полного "доверия" к Керенскому, конечно), что пламенная речь нового министра - и тов. председателя Совета - вызвала бурное одобрение Совета, который сделал ему овацию. Утвердил и одобрил то, на что "позволения" ему не дал бы, вероятно.