Дневники

26-го в субботу, к вечеру, приехал к Керенскому из Ставки Вл. Львов (бывший об. прокурор Синода). Перед своим отъездом в Москву и затем в Ставку, дней 10 тому назад, он тоже был у Керенского, говорил с ним наедине, разговор неизвестен. Точно так же наедине был и второй разговор с Львовым, уже приехавшим из Ставки. Было назначено вечернее заседание; но когда министры стали собираться в Зимний Дворец, из кабинета вылетел Керенский, один, без Львова, потрясая какой-то бумажкой с набросанными рукой Львова строками, и, весь бледный и "вдохновенный", объявил, что "открыт заговор ген. Корнилова", что это тотчас будет проверено, и ген. Корнилов немедленно будет смещен с должности главнокомандующего, как "изменник".

Можно себе представить, во что обратились фигуры министров, ничего не понимавших. Первым нашелся услужливый Некрасов, "поверивший" на слово г-ну премьеру и тотчас захлопотавший. Но, кажется, ничего еще не мог понять Савинков, тем более, что он лишь в этот день сам вернулся из Ставки, от Корнилова. Савинкова взял Керенский к прямому проводу, соединились с Корниловым: Керенский, заявив, что рядом с ним стоит В. Львов (хотя ни малейшего Львова не было), запросил Корнилова: "подтверждает ли он то, что говорит от него приехавший и стоящий перед проводом Львов". Когда выползла лента с совершенно покойным "да" - Керенский бросил все, отскочил назад, к министрам, уже в полной истерике, с криками об "измене", о "мятеже", о том, что немедленно он смещает Корнилова и дает приказ о его аресте в Ставке.

Тут я подробностей еще не знаю, знаю только, что Керенский приказал Савинкову продолжать разговор с Корниловым и, на вопрос Корнилова, когда Керенский с членами Пр-ва прибудет, как условленно, в Ставку - отвечал: "Приеду 27-го". Приказал так ответить -уже посреди всей этой бучи, уже крича и думая об аресте Корнилова, а не о поездке к нему. Объяснил, что это "необходимая уловка", чтобы пока - Корнилов ничего не подозревал, не знал, что все открыто (???). Карташев присутствовал при разговоре этом, стоял у провода.

Опять не знаю никаких дальнейших точных подробностей сумасшедше-истерического вечера. Знаю, что к Керенскому даже Милюкова привозили, но и тот отступился, не будучи в состоянии ни толку добиться, ни каким бы то ни было способом уяснить себе в чем дело, ни задержать поток действий Керенского хотя на одну минуту. Кажется, все сплошь хватали Керенского за фалды, чтобы иметь минуту для соображения, - напрасно! Он визжал свое, не слушая, и, вероятно, даже физически не слыша никаких слов, к нему обращенных.

По отрывочным выкрикам Керенского и по отрывочным строкам невидимого Львова (арестован), набросанным тут же, во время свидания, - выходило, как будто, так, что Корнилов, как будто, послал Львова к Керенскому чуть ли не с ультиматумом, с требованием какой-то диктатуры, или директории, или чего-то вроде этого. Кроме этих, крайне сбивчивых, передач Керенского, министры не имели никаких данных и никаких ниоткуда сведений; Корнилов только подтвердил "то, что говорит Львов", а "что говорит Львов" - никто не слышал, ибо никто Львова так и не видал.

До утра воскресенья это не выходило из стен дворца; на другой день министры (чуть ли там не ночевавшие) вновь приступили к Керенскому, чтобы заставить его путем объясниться, принять разумное решение, но... Керенский в этот день окончательно и уже бесповоротно огорошил их. Он уже послал приказ об отставке Корнилова. Ему ведено немедля сложить с себя верховное командование. Это командование принимает на себя сам Керенский. Уже написана (Некрасовым, "не видевшим, но уверовавшим") и разослана телеграмма "всем, всем, всем", объявляющая Корнилова "мятежником, изменником, посягнувшим на верховную власть", и повелевающая никаким его приказам не подчиняться.

Наконец, для полного вразумления министров, стоявших с открытыми ртами, для отнятия у них последнего сомнения, что Корнилов мятежник и изменник, и заговорщик, - открыл им Керенский: "с фронта уже двинуто на Петербург несколько мятежных дивизий", они уже идут. Необходимо организовать оборону "Петрограда и революции".

Только что ошеломленные министры хотели и это как-нибудь осмыслить "верующий" Некрасов вырвался к газетчикам и жадно, со смаком, как первый вестник, объявил им все, вплоть до всероссийского текста о гнусном "мятеже" и об опасности, грозящей "революции" от корниловской дивизии.

И "революционный Петроград" с этой минуты забыл об отдыхе: единственный раз, когда газеты вышли в понедельник. Вообще - легко представить, что началось. "Правительственные войска" (тут, ведь, не немцы, бояться нечего) весело бросились разбирать железные дороги, "подступы к Петрограду", красная гвардия бодро завооружалась, кронштадтцы ("краса и гордость русской революции") прибыли немедля для охраны Зимнего Дворца и самого Керенского - (с крейсера "Аврора").