Читаем ДНЕВНИКИ полностью

После ненормальной жары этих дней похолодало. Но все распустилось: сижу как бы в море "сквозящей зелени". Нарастание Страстной. Утром и вечером – полная церковь. Вчера – исповедь всей семьи Н.Н. Чувство бессилия: эта "прелесть", овладевающая уже ею, разрушающая семью и в которой каждое слово о Боге, о Христе и т.д. Плач М.М. в телефон: "ультиматумы" Богу… Какая – скажу снова и снова – страшная вещь – религия, на какой странной струне она играет. Вот почему все эти эмоциональные восхваления монашеской "духовности" в "Вестнике" я считаю столь опасными. Как часто все это оборачивается именно прелестью, демонической "гордыней" и кликушеством.

Вечером, до службы, группа шведов, лидеров какого-то revival1 в Швеции. Как все это "обсуждать"?

Письма от Андрея, Наташи. Андрей пишет, что владыка Александр С.[еменов]-Т.[янь]-Ш.[анский] "в восторге" от моего ответа Солженицыну. Наташа – о десяти днях Солженицына в Париже. Пишет, что все вспоминал нашу с ним прогулку по Парижу 31декабря 1975года! Все запомнил, все знал…

Перечитывал вчера эту тетрадку. С ужасом вижу, что за целые месяцы – никакой продукции! Жизнь проходит между пальцев, съедается суетой…

Чехов: "За обедом два брата все время рассказывали о самобытности, нетронутости и целости, бранили себя и искали смысла в слове "интеллигент"" ("Свистуны", III, 217).

Написал все это и подумал: я постоянно перечитываю и, значит, люблю – писателей, так сказать, "скромных", без нажатия педали: Чехова, Leautaud, конечно – Толстого, у которых – сама жизнь, и жизнь "живущая". И не перечитываю (без нужды) всех "громовержцев" – Достоевского, Bernanos'a и т.д. Может быть, это инстинктивная боязнь "глубины"? Самосохранение? Или чувство, подспудное, что там именно педаль нажата, и нажата, в конечном итоге, гордыней (страдание от гордыни).

Только что вернулся с последней Преждеосвященной. Не служил, стоял в храме и думал: вот, дал Бог жить в литургическом раю. Залитая солнцем цер-

1 возрождения (англ.).

ковь. Чудный хор. Чудная служба. Все то, без чего все объяснения Православия невозможны, неубедительны и беспредметны, ибо явление, "эпифания" его – только тут… А вечером – утреня Великого Четверга, "Странствия владычна…".

Великая Пятница. 23 апреля 1976

Великий Четверг: почти весь день в церкви, а в промежутке – подсознательное стремление: не дать полноте этого дня быть тронутой, испорченной суетой, разговорами… После Литургии – любимейшей моей "красной" Литургии – уехал в Нью-Йорк [по делам]. И эта внешняя "суета" не мешает внутренней сосредоточенности, как мешали бы "церковные разговоры".

На Двенадцати Евангелиях почувствовал, однако, и, может быть, в первый раз с такой очевидностью, несоответствие "антифонов" (Иуда, иудеи) евангельскому рассказу о Страстях. Великая Пятница есть явление Зла и Греха во всей их силе, во всем их "величии", а византийские "гимнографы" удовлетворяются бичеванием "виновных". Происходит как бы "отчуждение" Креста. Мы – свидетели. Мы – судьи! Мы "жалеем" Христа и обличаем виновных. Как они смели?! Как они дерзнули?! Наша совесть, однако, чиста, потому что мы знаем, "в чем дело", и стоим на правильной стороне… Нет, здесь – границы "Византии" или, может быть, лучше сказать – этой службы, выросшей из иерусалимского "историко-топографического" празднования и "воспоминания" Страстей… Пропадает, не чувствуется то, что, по моему убеждению, составляет весь смысл, всю "эпифанию" Великой Пятницы: Христу изменяют, Его предают все – вся тварь, начиная с апостолов ("тогда все, оставив Его, бежали…"1 ). Его предают и распинают – слепота и тьма извращенной любви (Иуда), религия (первосвященники), власть (Пилат, воины), общество (народ). И, "обратившись", – все принимают Его – "воистину Божий есть сын…"2 : и сотник, и апостол у креста, и те, кто, бия себя в грудь, уходили с "позора сего". И вот обо всем этом – ни слова в гимнографии этого дня, сводящей все в нем к "виновным", исключающей из числа виновных как раз всех , оставляющей "некоторых". Но потому и лишающей эту службу ее смысла как явления Зла , суда над ним , победы над ним – сейчас, сегодня, в нас… Слава Богу, однако, что остается само Евангелие, которое и "доминирует" над этой "демагогической" риторикой.

После тяжелой грозовой погоды вчера прохладный светозарный весенний день. Пишу это рано утром, перед уходом на "Царские Часы". Только бы, на самой глубине, дал он прикоснуться к тому, что он "являет".

Вчера в поезде, возвращаясь из Нью-Йорка, думал: нужно было бы в виде "prolegomena"3 написать нечто на тему "Религия и Вера", причем нужно показать, что религия без веры – идолопоклонство. А вера без религии – очень часто: идеология, то есть то же идолопоклонство. Вот почему – "дети, храните себя от идолов…"4.

1 Мф.26:56; Мк.14:50.

2 Мф.27:54; Мк.15:39.

3 Пролегомены, предварительные рассуждения; введение в изучение (чего-л.).

4 1Ин.5:21.

Париж. Четверг, 29 апреля 1976

Перейти на страницу:

Похожие книги

1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука